Решила сделать шаг, чтобы разом все разрешить. Шаг этот мог убить двух зайцев сразу: показать Грану мою замечательность и приоткрыть мне хотя бы что-то про НЕЕ. Я пошла на хитрость; от страха, что проницательный Гран меня раскусит, ощущала свой шаг как омут, в который кидаюсь от отчаяния, но любопытство было сильнее.
– Мне сегодня снилось, что мы доехали, – сказала я и выждала паузу, глядя на Грана искоса. Мы завтракали в палатке, снаружи было пасмурно. Он молчал, зная, что я продолжу. Я продолжила.
– Нас встретила девушка, – сказала, не спуская с него глаз. Гран ел.
– Она подошла ко мне и протянула руку, знакомясь, – закончила с угрозой. Гран доел бутерброд и спросил:
– И как она выглядела?
Мне не хотелось говорить правду: дылда во сне никак не могла быть
ЕЮ, и я это знала. Принялась сочинять, следя за его лицом:
– Ну, она была высокая… Может, не такая высокая, как ты, не знаю, но выше меня – точно. Еще – не очень худая. Но не полная. Средняя.
Волосы такие… длинные… темные… или русые… Не помню. И очки! – отрезала враз: пусть точная деталь не совпадет, зато я это сразу пойму и как-то себе ее представлю. Пусть хоть засмеется и скажет:
“Нет, очков она не носит, и глаза у нее голубые, а волосы светлые, и вообще – собирайся, пойдем, все это лажа”.
В глазах Грана действительно что-то вспыхнуло, но было неуловимо, и он сказал:
– А что еще ты помнишь?
– Да… ничего.
– Может, она сказала что-нибудь? Может, представилась?
– Мда, – протянула я загадочно. – Кажется, представилась. Да, теперь вспоминаю, точно: она сказала, как ее зовут.
– И как?
Я уже была уверена, что он меня раскусил и я давно играю по его правилам. Хотела было замять, но почувствовала, что мне плевать.
– Настя, – брякнула я, и лицо Грана как-то еле заметно поменялось.
Выглядело это так, будто полоса прошла по экрану телевизора: изображение осталось прежним, но что-то все-таки изменилось. Мне стало понятно, что я ничего не добьюсь.
– Ну да, точно помню: она подошла, протянула руку и сказала:
“Здравствуй, меня зовут Настя”.
Гран поставил кружку и вылез из палатки. С досады хотелось плакать.
Но через двое суток я узнала, что ему просто нечего было добавить к моим словам: ее действительно звали Настя.
Ее действительно звали Настя. Она была высокая, не худая, не толстая, в небольших очках на тонкой оправе, которые придавали ее лицу выражение лаборантки с кафедры точных наук. Волосы длинные, но такого для нашей страны обычного цвета, что и названия ему нет, – темные, вот и все. Лицо с тонкими, будто бы заостренными, чертами – скулы, брови, разрез глаз, нос, губы; они лежали одинаковыми тонкими ленточками и от улыбки растягивались, не изменяясь в форме. В первые дни меня поражало, что ее мимика почти не отражает эмоций: лицо всегда оставалось для меня непроницаемо, как, говорят, непроницаемо для европейца лицо азиата.
