Теперь в кухне укоренился запах плесени. Под потолком горела одна керосиновая лампа. Кончита, нагнувшись к плите, что-то помешивала в маленьком горшочке. Она теперь больше походила на ведьму, чем на старую верную служанку.
Ее дочь Мария много лет занималась у них стряпней. Куда же она подевалась? Все эти мысли пронеслись в голове Улисса, когда он приблизился к Кончите и дотронулся до ее плеча.
– Дио мио! – воскликнула она, мгновенно поворачиваясь к нему лицом, насколько это позволило ее согнутое артритом тело. – Вы меня напугали, сеньор Улисс!
– Я писал отцу, что приеду сегодня. Разве он не говорил тебе?
Кончита покачала головой:
– Он не читает писем. Он не выходит из дома. Он все время сидит в спальне и смотрит на портрет вашей матушки. Слава Богу, что вы приехали. Может быть, вам удастся приободрить сеньора Патрика.
– Попытаюсь, – сказал Улисс, сомневаясь, что ему удастся добиться успеха. – А где же все остальные?
– Ваш отец рассчитал всех остальных слуг много недель назад. Он и меня хотел отослать, но я не могла оставить его одного.
– А как же ранчо? Надеюсь, он не потерял к нему интереса?
– Рио пытался привлечь его к работе, но сеньор Патрик в последнее время только бранил его. – Кончита осенила себя крестным знамением. – Этот дом стал жилищем призраков. Иногда мне кажется, что ночью я слышу, как ваша мать ходит по холлу.
Улисс пожал плечами, отметая суеверные бредни Кончиты:
– Уверяю тебя, что призраков в доме нет, а вот пыли черт знает сколько.
Кончита потупила взгляд:
– Подождите, пока не встретитесь с отцом. Он и сам превратился в призрак.
Кончита, конечно же, преувеличивала. Его отец был самым сильным и храбрым человеком из всех, кого знал Улисс, и характер у него был далеко не отшельнический.
В свое время Патрик превратил участок дикой первобытной прерии в процветающее ранчо. Он был так одержим идеей цивилизации этой земли, что соседи прозвали его ранчо «Гордостью Прайда». Улисс считал, что даже смерть его матери не могла бы отвратить Патрика от забот о своих обширных владениях.
– Если ты не возражаешь, я бы хотел поужинать, прежде чем встречусь с отцом.
– Поужинать?
Кончита воззрилась на него с таким видом, будто впервые в жизни услышала это слово.
– Что бы ты там ни стряпала – подойдет. Сморщенные щеки Кончиты окрасились стыдливым румянцем.
– Это только овсянка. Ваш отец вообще не думает о пище. Обычно я даю ему проглотить немного овсяной каши.
Может быть, Кончита и впрямь не преувеличивала?
