– Ты что будешь? Я, например, по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.
– Ты и ночью устаешь?
– А как же. – Немченко открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. – Мне столько кошмаров снится.
– Вадим, – примирительно заметил Голос. – Стаканы у тебя в другом месте. А я и так уже мертв.
Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся. Парень сидел на том же месте, не шевелясь. Глаза его поблескивали из-под маски. Дежавю. Только Сашка с Костиком не хватало. И, разумеется, лежащей на полу мертвой девушки.
– Не смей мне говорить ничего о Машке, – произнес он, поднимая пистолет. – Это моя дочь, сволочь.
– Я уже мертв, Вадим, – снова напомнил Голос.
– А я тебя сделаю еще мертвее, – произнес Немченко и нажал на курок.
Раз, два, три… Выстрелы прогрохотали в ночном доме, подобно взрывам. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной рубашкой.
Четыре, пять, шесть.
– Сгинь, гад! – в неистовстве заорал Немченко.
Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, просто кубарем катился по лестнице. Вспыхнул свет, и Вадим прикрыл свободной рукой глаза.
– Папа! – закричала Машка.
Руки дочери обхватили Вадима со спины.
– Папа, ты что?!
Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз. Напротив него, на стуле, никого не было. В лопнувшей обивке зияло четыре дымившихся дыры, а на полу валялись горячие гильзы и обломки дерева.
Вадим опустил пистолет. Сзади в голос зарыдала Машка, стискивая его в объятиях.
– Па-а-па, – захлебываясь, причитала она. – Ну, что-о же-е… ты-ы…
Сзади что-то хрустнуло. Вадим, вскидывая пистолет, обернулся. У лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Он даже не догадался поднять вверх руки.
2.
Сашок приехал в восемь, очевидно, воодушевленный вчерашней сценой в ангаре. Деликатно посигналив, поднялся на крыльцо. Дверь открыла заплаканная Машка. – А… Папа?
– Здесь я, – хмуро отозвался Немченко.
Стоя на коленях, он старательно выковыривал ножом из стены пулю.
– Здорово, Сань.
– Доброе утро, Вадим Дмитриевич, – кивнул Сашок из прихожей. В присутствии Маши Немченко запрещал называть себя шефом.
– Заходи, не разувайся. Итак – бардак.
Войдя в гостиную, Сашок остолбенел.
– Вот те на! – только и смог сказать он. – Чего это у вас, ше… Вадим Дмитриевич?
Немченко с хрустом выдернул расплющенную пулю и, подбросив ее на ладони, швырнул на стол, к остальным.
– Пострелял ночью немного, – распрямляясь, сказал он. – А ты как?
