Но настоящая моя встреча с Оно, случившаяся в самом конце этого марафонского заплыва, имела совсем иной антураж. Как ни странно (а может быть, совсем не странно), она носила более отчетливый, более оформленный и, если можно так выразиться, живописный характер. Произошло это потому, что в какой-то момент своего бесконечного трипа я увидел те самые сущности, о которых постоянно твердили шаманы. Увидел и удивился, почему не замечал их раньше. Логово чародеев было полно ими. Они висели прямо в воздухе и очень медленно перемещались, со скоростью приблизительно метр за десять моих вздохов. Если смотреть на них спереди, они кажутся похожими на людей. Точнее, на потусторонних висельников, тихонько покачивающихся в петлях на невидимых перекладинах. Если, конечно, бывают висельники, начисто лишенные голов. А когда они поворачивались ко мне боком, я видел, что они совершенно плоские. И тогда они больше напоминали не людей, а повешенные на плечики костюмы. Комната же, где я находился, была как платяной шкаф небедного человека. Только все эти костюмы вряд ли подходили на роль одежды, потому что были полупрозрачными, как густой утренний туман на расстоянии двадцати шагов.
Какое-то время я ошарашенно наблюдал за ними, их черепашьими перемещениями и медленными покачиваниями из стороны в сторону. А потом произошла странная вещь. Я вдруг услышал какой-то отчетливый звук внутри себя, похожий на тихий треск. Как будто что-то рвалось. И в тот же миг я увидел, как от меня отделился такой же белесый безголовый костюм и легко взмыл к потолку. Затем второй, третий. Потом еще и еще. Каким-то образом мне стало понятно, что это лопнул я сам. К уже бывшим в комнате сущностям присоединилась моя душа, нарезанная на ломтики, и принялась точно так же отрешенно покачиваться. Это было удивительное зрелище – во-первых, потому что никогда раньше мне не приходилось видеть воочию собственную душу, а во-вторых, потому что сразу стало непонятно, кто же смотрит на нее. Назвать это «мной» уже не было никакой возможности. В кусках своей души я еще как-то узнавал себя, как узнают себя на фотографиях, меня же самого нигде не было. «Я» где-то потерялся.
Сначала такое положение вещей меня развеселило – я подумал, что мое «Я» захотело поиграть со мной в прятки. Но когда я попытался включиться в игру, чтобы поискать его, мое веселье тут же испарилось. Без «меня» я ничего не мог – ни играть, ни искать, ни вообще что-либо делать. Ничегошеньки. И тогда я испугался. Откуда-то взялось невыносимо ясное и отчетливое понимание того, что я стал грибом и скоро ко мне придет абсолютное счастье абсолютного слабоумия. Но и не хотеть этого счастья я в тот момент не мог, потому что меня ведь не было. Было какое-то «оно» – тупое, трусливое, расплывчатое. И вот это-то «оно» как раз хотело, очень хотело быть бессмысленным грибом. Оно не могло само думать, принимать решения, совершать поступки. Оно ждало, что кто-то другой, извне, подскажет, как ему надо думать, какое решение принять, каким образом действовать. Мое «оно» остро нуждалось в любых приказах любого другого существа. Или сущности. Все равно. Без них оно бы не смогло прожить и дня. Без них оно бы просто пускало сопли и пузыри.
