— А кто какие вещи брал?
— Опять не знаю… — Во взгляде Хромова мелькнула настороженность и твердость.
— Вы ведь все родственники, и вы наверняка знаете, у кого есть ключ или отмычка.
Впервые Хромов задумался. На его длинной, жилистой шее прокатился бугор кадыка.
— Не знаю… Не по мне все это… Не по мне.
Голос у него прерывался, на глазах заблестели слезы. Николай молча налил воды и передал стакан Хромову. Он привстал и длинной рукой взял стакан. Его сильные пальцы лекальщика дрожали.
Когда Иван Васильевич успокоился, Грошев задумчиво произнес:
— Все, что вы мне сказали, по-видимому, чистейшая правда…
— Мне врать незачем, — кивнул Хромов.
— И в то же время, как мне кажется, это не вся правда.
— Я… не понимаю, — подался вперед Хромов.
— Что-то вас гнетет, может быть, даже жизни не дает.
У Хромова опять навернулись слезы, но Грошев сделал вид, что не заметил их. Теперь он пристально смотрел на голубоватые, тронутые поволокой глаза и говорил задумчиво и доверительно:
— Простите меня, но я не могу поверить, что вы вот так, как мальчишки… вдруг решили залезть в чужую машину…
— Это не я…
— Что вам, мастеру, знающему, что через пару часов идти на смену, вдруг нестерпимо захотелось выпить; что вашему младшему брату вдруг потребовались краденые туфли, цена которых не превышает его трехдневный заработок; что вы все, и особенно Вадим Согбаев, вдруг рискнули на такое. В таком случае, опять-таки простите меня за откровенность, нужно либо вдруг стать идиотом, либо слишком долго катиться по наклонной плоскости… чтобы докатиться до тюрьмы.
Хромов молча сглатывал слезы, длинные его пальцы часто вздрагивали.
— Вы, конечно, понимаете, что суд состоится обязательно. Так ради чего вы запятнали себя? Я не понимаю этого, Иван Васильевич. Просто не понимаю, и, наверное, поэтому мне кажется, что вы говорите не всю правду. Впрочем, это ваше личное дело — говорить правду или не говорить. Сугубо личное. Но вот это дело, — Грошев потряс папкой, — дает мне все основания для передачи его в суд. Прочтите протокол, Иван Васильевич, прочтите внимательно и подпишите.
Хромов не двинулся с места. Он уже овладел собой, но дышал еще тяжело, прерывисто. Потом провел рукой по лицу и глухо сказал:
— Ладно. Начну издалека. После войны матери трудно было поднимать нашу ораву. А я — средний. Старшие вечно заняты. Так и получилось, что если младшие набедокурят, я их и перед соседями и перед матерью покрываю. Они привыкли. После того как Женька женился и связался с Вадимом, он стал пить, а потом бросил работу. Куда он в трудную минуту пойдет? Ясно, ко мне. Я как раз, на свою беду, трехкомнатную квартиру получил, переехали ко мне теща с тестем, а у меня с ними отношения не сложились. Женька придет, выпьет, начнет права качать. Скандалы. Очень все нехорошо получалось… А Женька умный и сильный. Начнет зудить: «Все жены такие, лишь бы себе да родственничкам». Аркадий подключался. Потом Вадим появился… Родственнички на меня, мы их атаку отобьем — и в наступление. Опять выпьем… Я даже не знаю, как втянулся. Тут жена нехорошо поступила: начала из дому меня гнать. Ей бы разобраться, поддержать, а она… Ну конечно, можно разойтись и квартиру разменять, но… дочку жалею. Да и надеялся, что все образуется.
