– Яночка, это ты, детка?
– Я, Адам Васильевич, – ответила я. – И еще один знакомый.
– Яночка, золотце, ты меня балуешь, – посетовал баритон. – Манная каша с вишневым сиропом… Эдак можно и привыкнуть… А чего вы там, наверху, спрятались? Пожалуйте ко мне. Не укушу
Сколько себя помню, мой учитель, великий Адам Окрошкин, внешне не менялся: все тот же безупречный синий габардиновый костюм в тонкую белую полоску, те же глубокие прорези морщин под реденьким серебристым венчиком, та же роговая оправа очков на остром носу. Плюс ухоженная седая метелка патриаршей бороды.
Внутреннее убранство его кабинета тоже оставалось без изменений. Книги по-прежнему располагались в шкафах и на стенных полках. Лежали они даже на полу и подоконнике, но и тут – в идеальных, чуть ли не по линейке выровненных стопах. Сам Окрошкин ухитрялся помнить, где какой том; он умел вытащить любой, не тревожа прочих. А вот любому постороннему пришлось бы тыкаться наугад: хозяин хранил книги не в алфавитном и не в хронологическом, но в геометрическом порядке, по определенной, только ему ведомой системе сдержек и противовесов. Разномастные и разностильные века покорно склонялись перед этой системой. Миниатюрные издания размером в пол-ладони подпирались массивными фолиантами, а на страже дряхлых инкунабул в натуральных переплетах из кожи были выставлены глянцевые или целлофанированные гвардейцы.
Часть территории обширного рабочего стола была, по традиции, отдана журналам и газетам. Тут хозяин позволял себе держаться хронологии, потому верхние слои аккуратных бумажных небоскребов оставались белыми, книзу постепенно серели, ближе к основанию серый цвет перетекал в желтый. Кулинарные советы Окрошкина публиковались в периодике и книгах лет уже, наверное, пятьдесят. Просачивались они даже в отрывные календари, расписания поездов и сборники комиксов. И на что, вы думаете, мой учитель тратил немалые гонорары за публикации? Правильно: на книги и на периодику. Бумага – деньги – бумага – деньги – бумага… День за днем, год за годом, без остановки. На месте Французской академии я бы нарушила собственные правила и обессмертила Адама Васильевича как изобретателя вечного двигателя.
– Вы, стало быть, из Кессельштейна, – сказал он Максу, когда церемониал представления был закончен. – Знаю-знаю, династия Типпельскирнов славится дикой уткой, запеченной в каштанах. А еще бараниной, фаршированной курагой, – с луком, сушеным базиликом, чабрецом и петрушкой. И, разумеется, знаменитой овощной похлебкой с козьим сыром и цуккиней… Так вы прибыли в Россию пропагандировать вашу национальную кухню?
