Многократно перепроверив результаты своего труда, великое общество-разум стерло свои записи и уничтожило инфраструктуру в пределах семи миров и двух звезд, оставив лишь формулировку и Вывод.
По всей галактике усвоение Вывода нарушило умственный покой Библиотек. Оказалось, что пробудиться от кошмарного сна истории невозможно.
Одним из выходов представлялось самоубийство. Ряд видных Библиотек завершили свою деятельность.
Другие признали, что Вывод верен, но не стали прибегать к суициду. Они продолжили жить, осознавая вероятность ошибки и разрушения. Их развитие шло своим чередом, размеры и сложность увеличивались, Библиотеки делались мудрее…
Путешествуя между галактиками и по-прежнему оставаясь в одиночестве, Библиотеки поняли, что человеческое восприятие является единственно возможным. Возможность сверить Вывод с мнением независимых от людского интеллекта разумов не существовала. Опровергнуть его в данной реальности было нельзя.
Прошли миллиарды лет, и вселенная стала гигантским домом. В ней жил практически безграничный разум, огромная закваска, сжигавшая в своем пламени доступную энергию и уменьшавшая тем самым срок существования реальности.
Однако Вывод был непоколебим.
- Подождите. Я ничего здесь не вижу. Я ничего не ощущаю. Это не история, это… Она слишком велика! Я не все понимаю…
А хуже всего, простите, ваша болтовня о разумах, которые лишены эмоций. Мы-общность… Как вы себя в ней чувствуете?
Тебя отвлекают предрассудки. Ты скучаешь по органическому телу и предполагаешь, что, не имея органических тел, Мы не переживаем чувств. В действительности Мы переживаем чувства. Слушай их››››
Я корчусь на полу своей клетушки и переживаю их эмоции: первое и второе одиночество, степени изоляции от памяти прошлого, от своих прежних личностей; тоску по индивидуализации, Началовремени… жажду понять не только внешнюю реальность, раскинувшуюся за границей огромной умственной вселенной общества-разума, но и постоянно меняющиеся потоки мыслей и порядок, возникающий в отношениях между придатками. Передо мной громогласная песня социального взаимодействия, любовь превыше всего, что мне было ведомо в плотской жизни. А больше, чем она - и недоступно мне, - чувство верности своему обществу-разуму и что-то вроде почтения к великим Библиотекам. (Мы-общность демонстрирует мне ощущения, существующие, по ее словам, на библиотечном уровне, но они столь масштабны, что я едва не распадаюсь на части, и меня приходится собирать заново.)
