Тут Рената переменилась. Она стала смиренной и не скрывала тревоги и беспокойства.
Она хотела прийти уже давно, заявила Рената. Внутренний голос говорил ей, что он поможет ей в ее беде. Но отец с матерью заперли ее дома, не желая даже слышать ее мольбы найти господина Линда, который был так добр к ней.
Это было второй ошибкой Сёльве. Он мог приказать Ренате прийти к нему и просить помощи — но его обращение к ней не имело никакой власти над родителями.
А потом его настиг самый разрушительный удар:
— Я прошу Вас, господин Линд! Помогите несчастной женщине в беде! Злой человек совратил меня несколько недель назад, и я не смогла уберечь себя…
«Боже мой, как она лжет, — подумал он. Такой охоты до постельных утех он давно не видел. — Но она не знает, что это был я! Хоть в этом мои гипнотические способности удались сполна».
Продолжая плакать и беспрерывно теребя носовой платок, Рената говорила дальше.
— И вот я оказалась в беде, господин Линд. А Вы были так добры ко мне однажды, попросив моей руки. Тогда еще были живы родители, и я не могла ничего поделать. Теперь я Ваша — если я Вам еще нужна. Проявите милосердие к честной женщине, пострадавшей невинно, но неисправимо!
«Ну да, невинно, потаскуха ты такая», — презрительно подумал Сёльве.
И тут до него дошло. Откуда-то из середины живота. Она ждет от него ребенка! От него, всемогущего повелителя мира!
Да, его преступная карьера могла бы начаться и поудачнее. Сколько же он уже натворил ошибок с Ренатой, стыд и срам на его голову!
Но она прошла свой путь в Каноссу*[1] совершенно напрасно. Ему совершенно не нужны сейчас жена и ребенок! Такая обуза для подающего надежды молодого человека!
Как же он мог быть столь неосторожен, что дело кончилось беременностью? У него ведь было очень много женщин, и ничего не случалось! Может быть, именно поэтому он потерял всякую осторожность?
А та ночь действительно была жаркой, это он хорошо помнил. Рената была ему достойным партнером.
Хотя сейчас это ничего не значило — она ему больше не нужна. Это уж точно! Он больше не мог видеть ее располневшее и такое бесцветное лицо. Теперь, когда Ренату уже не распирало внутреннее страдание и подавленное женское начало, ничто более не влекло к ней. Да и большого наследства у нее, как оказалось, не было.
Он не собирался проявлять к ней жестокость, он просто не мог себе этого позволить, пока жил в Вене. А он хотел жить в Вене, ведь здесь была столица Европы, здесь начинался путь наверх, здесь было искусство, здесь были роскошь и богатство. Поэтому он вежливо, но твердо дал понять Ренате, что она пришла к нему слишком поздно. К сожалению, он уже обещал свою руку другой женщине — конечно, он сделал это от отчаяния, утратив Ренату, он признает это, — но нарушить свое слово, данное той женщине, теперь невозможно.
