И это она могла теперь находиться в больнице.
Он не желал ей смерти, но…
Дверь открылась. Вошла диаконисса. Она вела за руку какую-то женщину.
— Белинда! — хотел сказать он, но от волнения не мог вымолвить ни звука.
— Вот твоя жена, — сказала диаконисса и подвела Белинду к его кровати. Ее появление вызвало настоящий переполох в комнате, но сестра милосердия шикнула на остальных.
— Смотри, вот твой муж! Ты узнаешь его?
Разве это глаза Белинды? Господи, что же стряслось с ней?
Она бессмысленно смотрела на него. В ее опустошенном взгляде был испуг. И все-таки… Разве не промелькнуло в ее взгляде что-то вроде удивления, как при виде человека, которого когда-то знал, но никак не можешь вспомнить?
Что-то такое в нем было Белинде знакомо.
Она была худой и непричесанной, одета в выцветший больничный халат, однако она показалась ему такой же красивой, как и прежде. Ведь в глазах Вильяра Белинда всегда оставалась красавицей, хотя другим ее внешность казалась весьма посредственной. Он так горячо любил ее! И было больно видеть, что она лишилась рассудка. Но он не осмеливался показывать ей свои руки, не хотел пугать ее, напуганную его видом, готовую в любую минуту убежать.
В глазах ее было замешательство, совсем как у сбитого с толку ребенка.
Он видел ее, как в тумане, потому что глаза его были полны слез.
И тут она заговорила.
Вильяр был в шоке. Он-то понимал ее бессмысленные слова!
Повернувшись к диакониссе, он сказал:
— Много лет назад я слышал от нее такую болтовню: она имела обыкновение говорить так с нашим маленьким сынишкой.
Диаконисса ничего не ответила. Вид у нее был обеспокоенный. Она решила, что их сын был с ними в лодке и что Белинда лишилась рассудка, потеряв ребенка.
— Белинда, ты узнаешь меня? — умоляюще произнес он — Я же Вильяр, твой муж! Мы прожили вместе столько лет!
Тень набежала на ее глаза, но взгляд ее остался по-прежнему пустым.
И у него сжалось сердце от невыносимой тоски.
Из груди вырвался болезненный стон, все поплыло перед глазами, его душа и тело не могли принять этого, не могли смириться с таким разочарованием, с таким отчаянием.
Ему так много надо было сказать ей. Но сознание одолела тьма, как он ни старался противиться этому.
Белинда осталась возле него. Сев на край его постели, она продолжала разговаривать с ним на своем детском языке.
Диаконисса внимательно смотрела на нее. Все движения Белинды, ее голос и выражение ее лица были ужасно неестественными. Похоже, она не понимала, с кем имеет дело, она считала, что перед ней грудной ребенок, нуждающийся в ее помощи.
