Движение, узнаю я, — это материя, над которой поработал хаос. Малейшие изменения
ветра и влажности приводят к зарождению или затуханию бурь. Ни один механизм и
ничей мозг не способен уследить за всеми колебаниями, всеми вспышками
вдохновения. Невозможно даже предсказать, какое крохотное событие обеспечит
безоблачный день, а какое изменит одним махом миллионы судеб, внеся незаметную
деформацию в фундамент мироздания...
«Представь себе, что ты способен путешествовать в прошлое, — нашептывает мне
совершенно другой голос во сне. — Представь, что ты в курсе опасностей, которыми
чревата любая перемена, но честолюбие заставляет тебя идти на риск. Ловко
обращаясь с чудовищными энергетическими зарядами, ты прорубаешь окна
исключительно из местного материала. Свой опыт ты ограничиваешь несколькими
мгновениями. Ты не позволяешь себе ничего, кроме камеры и передатчика, очень
совершенных приборов, не отличимых внешне от песка и шелухи. Гоминид может
пялиться в твое окно, может на нем топтаться, хватать лапами, грызть, не
обращать на него внимания. Что бы он ни сделал, оно все равно останется для него
обычным грязным кусочком кварца.
Но все усилия напрасны, — продолжает голос. — Ты очень старался, но все равно не
смог не наследить. То ли произошла утечка тепла из-за соприкосновения атомов, то
ли недостаточно сбалансированной оказалась оптическая энергия, из-за чего к
среде прошлого добавились или, наоборот, были из нее изъяты считанные протоны...
Узнать, что случилось, невозможно, но последствия дадут о себе знать, количество
изменений будет расти в геометрической прогрессии. И этот процесс неостановим,
как цунами».
Вселенная, узнаю я, до невероятности хрупка.
И как человек, каким бы могучим ни был его ум, может надеяться вернуть все на
прежние рельсы?
Парень, разносящий продовольствие и прочие необходимые припасы, появляется
дважды в неделю и иногда задерживается на крыльце, рассказывая мне, что видел в
городе. По его словам, заводы и склады удивительно преобразились. Там работают и
живут старики и невероятно покорные дети. Некоторые из заводов делают
приспособления, установленные в моей гостиной, то есть детской. Но чаще всего
это что-то совершенно непонятное. Он ухмыляется, расписывая разноцветные огни,
электростанции, бесчисленных роботов. Разве не поразительно? Чем не чудо? И
сколько удовольствия!
Женщине мои беседы с парнем не по душе. Она считает, что он недостаточно усерден
и не обращает должного внимания на Голос. Впервые — всего на мгновение! — у меня
появляется подозрение, что Голос не ко всем применяет одинаковую силу. Женщина,
к примеру, утверждает, что слышит его постоянно; терзавший ее поначалу страх
сменился энергией и преданностью, а может, просто нервозным стремлением ему
потрафить. Мне же знакомы затяжные периоды молчания, когда меня оставляют в
покое. Бедная женщина первой вскакивает поутру, забывает про время, даже про
голод и так драит пол, что начинают кровоточить руки. Она набрасывается на
разносчика:
