Слегка потрясенный, я забываю о своих опасениях и отвечаю, что с удовольствием исполнил бы ее просьбу, но я не говорю на языке испанцев. И потом, с ее стороны было слишком наивно полагать, что меня вот так запросто пустят в покои монсеньора епископа: тук-тук, это я, Хуан Диего, меня послала к вам пресвятая Дева Мария. Но она упорствует: "Когда предстанешь перед ним, попроси его воздвигнуть в мою честь часовню на этом самом месте, чтобы я могла ниспосылать благословение и помощь, любовь и сострадание всем тем, кто обратит ко мне свои молитвы, кем бы они ни были, язычниками или христианами. Все церкви на равнине запятнаны кровью невинно убиенных в мученических пытках, свершенных во имя слепого поклонения мне: именно тебе предстоит указать людям истинный путь веры".
Не желая обидеть ее, я отвечаю, что его преосвященство никогда не поверит словам нищего индейца из низшего сословия, и что если она действительно хочет получить часовню, ей следует обратиться к настоящему потомственному католику, испанцу из благородных, богато одетому. А она знай твердит свое: "Я избрала именно тебя, о смиреннейший из моих сыновей, чьим уделом на земле стала нищета, ничтожнейший из моих сыновей, мой самый малый посланник на земле, скромнейшее из дуновений жизни, всеми презираемое, о мой милый Куотлактоакцин, милый Хуан Диего, вспахивающий землю богачей и плетущий им циновки, чтобы они отдыхали, и потерявший свою ненаглядную Марию-Лучию. Я щедро вознагражу тебя за услугу, которую ты мне окажешь, и за труды, на которые тебя обрекаю. Пойди к епископу, и твоя непритворная смиренность свершит чудо – он поверит твоим словам".
И тогда со мной, осмеливавшимся поднять голову от земли лишь за тем, чтобы просить прощения у небес за свою ничтожность, произошло нечто невероятное. Как если бы доверие Матери истинного Бога разлилось по моим жилам, подстрекая меня к греху гордыни. В тот же миг я представил себя говорящим с епископом, представил, как привожу его, с распятием и каменщиками, на это самое место. И вот я, презренный обращенный безбожник, уже примерял на себя лавры миссионера, избранного, боговдохновенного пророка, мексиканского Моисея. Я со всех ног бросился к дворцу епископа. Я ощущал себя всемогущим, Натали, но это была не вера, сворачивающая горы, а окрыляющее тщеславие. И точно как в той легенде, приблизившись слишком близко к небесному светилу, я обжег крылышки.
Монсеньор Сумаррага ступил на землю Нового Света тремя годами ранее. Это был преклонных лет, бородатый, лысый и сгорбившийся францисканец. Он не мог без сострадания смотреть на то, как его соотечественники, пользуясь своей безнаказанностью, обращали нас в унизительное рабство вместо христианства. Он выписал из Испании вьючных ослов, чтобы хоть как-то облегчить нашу долю, но мадридские кардиналы призвали его к порядку. Его слуги учтиво впустили меня, словно монсеньор ожидал моего появления, из чего я заключил, что они прониклись снизошедшей на меня божьей милостью, в действительности же двери покоев епископа были открыты для всех голодранцев без разбора.
