«Говорил все о штрафах, и я бранил его за то: „С лучшими намерениями в мире вы заставите ненавидеть себя, государь…“»
Вскоре у наследника появился товарищ по играм и наперсник.
– Познакомьтесь, Ваше Высочество, – сказал Никита Иванович, подводя к нему мальчика лет двенадцати, румяного и упитанного, смущенно улыбавшегося Павлу.
– Это мой внук, князь Александр Борисович Куракин. Батюшка его скончался, и государыня разрешила Саше быть в отведенных мне покоях. Прошу любить и жаловать. Теперь вы часто будете видеться и играть вместе, – сказал Панин, представляя внука.
Вначале мальчики дичились друг друга, но потом возраст и общие интересы сделали свое дело – они подружились, и надолго. Пожалуй, у Павла не было более близкого и преданного ему человека. Медлительному, неуклюжему Саше Куракину часто доставалось от резкого и быстрого Павла. Но он был терпелив, добродушен и все прощал своему высокородному другу.
Запись от 19 сентября 1765 года: «По окончании всенощной принял Государь Цесаревич от всех нас поздравление и весьма был весел. Разошлися все, и я, раздевши, положил Его Высочество в постелю, было десять часов.
Государь Великий Князь изволил проститься со мною с особливою горячностью и ласкою и тем как бы припечатал в сердце моем все те движения моей горячности и ревности, которые во все течение первого-надесять году возрастало и в предшедшия лета к нему пламенело».
4 апреля 1765 года скончался великий Ломоносов. Порошин узнал об этом в тот же день вечером и утром принес печальную весть во дворец. Павел с участием отнесся к известию, пожалел покойного и спросил, велика ли у него семья. Порошин рассказал о жене и дочери Ломоносова, о большом горе, постигшем россиян. Потом он взял «Российскую грамматику» и раскрыл ее на посвящении автора великому князю. Книга была издана в 1757 году, когда наследнику исполнилось только три года, но автор обращался к нему как к взрослому. «Пресветлейший государь, великий князь, милостивейший государь, – читал Порошин, – повелитель многих языков, язык российский не токмо обширностью мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Карл Пятый – римский император – говаривал, что шпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что сим со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие шпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков. И так, когда в грамматике как в науке таковую нужду имеют, того ради желая, дабы она сиянием от пресветлого имени вашего императорского высочества приобретенным привлекла российское юношество к своему наставлению, всенижайше приношу оную вашему императорскому высочеству…»
