Прапорщик и сержант выслушали, не перебивая. Потом прапорщик вздохнул:
– Ну, что оформим клиента?
– Да, ну возиться… Белая горячка – значит, его надо в Кащенко…
Мартин с отчаянием всматривался в их глаза. Равнодушные, пустые. Их интеллект спал. Крепким, беспробудным сном. Неужели тот саратовский психолог был прав?
Драгоценные минуты таяли.
Как разбудить дремлющий разум?
Что заставит огонёк мысли вспыхнуть в их извилинах?
И Мартина вдруг осенило.
Он полез в карман. Милиционеры уставились на бумажку в его руках.
Он с радостью заметил, как всё ярче разгораются в их глазах пытливые искорки.
И тогда Мартин достал ещё одну, такую же… Простую зелёную бумажку с надписью “one hundred dollars”…
Распугивая машины мигалкой, “уазик” как комета пронёсся по ночному городу. Тормознул у ограждения Станции.
Мартин открыл дверцу.
– Не робей, парень. Мысленно мы с тобой, – напутствовал его сержант.
– Россия тебя не забудет! – кивнул прапорщик.
С объёмистым пакетом в руке Мартин выбрался наружу. Сейчас вокруг Станции было пустынно. Никого кроме скучающих пограничников и таможенников.
Мартин двинулся вперёд, быстрым шагом. У подножия лесницы оглянулся. “Уазик” был на месте. Сержант помахал рукой.
Он махнул в ответ.
Всё таки вышло. Их разум уже не спал. Хотя к двум первым бумажкам пришлось добавить ещё две – Мартин об этом не жалел.
Слишком многое стояло на кону. Слишком важное… Да и ночевать в Кащенко не хотелось.
Поднимаясь ступенями, он вспоминал минувший день. Теперь он знал. Череда событий не была случайной. Будто кто-то подсказывал ему…
Да, разум способен принять такие удивительные формы. Но есть что-то общее…
Путана рядом с беззарийцем… Милиционер охаживающий дубинкой гуманоида.
Разве той путане были нужны лишь двести кляксов? Разве милиционер требовал лишь московской регистрации? Мартин вспомнил его взгляд, вспомнил пальцы, сжатые на рукояти дубинки… Будто в немой мольбе…
Есть общее для всех во вселенной… И нет разницы – милиционер ты или путана.
Есть главное.
Главное – чтобы тебя понимали.
Мартин вошёл внутрь Станции. И оказался в коридоре. Длинном, как взлётная полоса.
Ряды дверей – слева, справа…
Мартин не останавливался. И безошибочно нашёл ту, единственную.
Он распахнул её.
Дядя и ключник сидели за столом. Уже в обнимку. Тихими, нестройными голосами пели “Подмосковные вечера”.
Бутыль практически опустела. Плавленных сырков и кильки тоже осталось мало.
– Привет, Мартин, – хором сказали дядя и ключник, – Ты развеешь нашу грусть и одиночество?
