Поздно вечером коренник начал прихрамывать. Пока кучер возился, осматривая копыта, пока менял лошадей местами, обоз ушёл далеко вперёд. Коляска осталась на дороге одна.
Самсону это было кстати. Он выжидал удобного момента, чтобы совершить задуманное. Атон сидел на обычном месте, потягивая трубку, и на пленника не глядел. Возница тянул упряжку за поводья – пристяжная, вдруг оказавшаяся на месте коренника, нервничала и не хотела идти быстро.
Всего-то и нужно было – дождаться, когда копт нагнётся, чтобы раскурить погасшую трубку. От близости огня его глаза на время утратят зоркость, шума он не услышит. А когда поднимет голову, Фондорина простынет след.
Из-за того что лошадь капризничала, ехали очень медленно. Дорога повернула в лес, и профессор изготовился. Табак в трубке у Атона уже не тлел. Решительная минута приближалась.
Вдруг копт быстро повернул голову и стал вглядываться во тьму. Там не было заметно никакого движенья, не доносилось ни звука, но рука стража отложила трубку и легла на пояс.
Через короткое время Самсон услышал хруст ветки. Потом раздались мягкие шаги, какие обычно производят лапти, ступая по мху, и с обочины на дорогу вышли несколько человек. В руках у них были топоры и вилы, один держал большую суковатую дубину.
– Стой! Куды? Что за люди?
Наши, крестьяне! Фондорин обрадовался – сама судьба ему благоволила.
– Ce sont des moujiks! Les partisans russes! – закричал кучер. – Oh mon Dieu! Ils vont nous tuer![20]
Предположение немедленно подтвердилось.
– Хранцузы! Бей их, робята!
Двое бородачей – один с топором, другой с дубиной – выбежали вперёд. Возница присел и закрыл голову руками. Самсон приподнялся, чтобы крикнуть «Я свой, русский!» – да не успел. Оставшийся на месте Атон слегка приподнялся, сделал правой рукой от пояса быстрый жест в сторону (таким обычно сопровождают возглас «брысь!»), произвёл такое же движение левой рукой. Что-то со свистом мелькнуло в воздухе раз, ещё раз, и оба крестьянина рухнули в придорожную канаву.
Оттуда не слышалось ни криков, ни стонов, лишь сипенье и бульканье. Негромкий этот звук был ужасен.
– А-а! Братцы! Смертью бьют! – заголосили оставшиеся мужики. Повернулись и с треском, с шумом кинулись наутёк.
На дороге снова стало тихо. Напуганные лошади стояли не двигаясь, кучер шёпотом молился, Самсон пытался зажечь фонарь, но никак не мог высечь кремнем искру, у него тряслись руки.
Место, где только что сидел Атон, опустело. Профессор и не заметил, как Египтянин покинул коляску.
