есть почти в каждой тюрьме, я о таких слышал, но бывать не приходилось. Это пресс-камеры. Сюда помещают отпетых уголовников
– беспредельщиков, поручая им выколотить из заключенного нужное начальству признание.
Любым способом, в том числе изощренными пытками и изнасилованием. Их руками
начальство лагеря убивало неугодных. Я тоже был приговорен. К счастью, обитатели тюрьмы
успели предупредить меня о беспредельщике по кличке Валет.
В камере я вижу три омерзительные физиономии:
– Кто из вас Валет?!
– Я! – сказал один. Ни слова не говоря, бью первым. Он отлетает в угол, хрипит и корчится. Двое других
пытаются наброситься на меня, но я устраиваю такое, что в камеру врываются дежурные и уводят меня в надзирательскую.
В окружении офицеров сидит Мачабели, широко расставив ноги в начищенных хромовых сапогах.
– Ну что, генацвале. Законы ты знаешь, на конституцию ссылаешься, так что тебе
известно, что бывает за нарушение тюремного режима. Карцер и смирительная рубашка.
Придется, дорогой, на деть рубашку. Как на тебя сшита!
Охранники протягивают брезентовую рубаху с длинными рукавами.
Это не моя рубаха.
Надевай-надевай!
Я надеваю рубашку. По команде Мачабели охранники связывают длинные рукава узлом на спине и палкой начинают закручивать. Я теряю сознание. После того, как врачи привели меня в чувство, слышу голос Мачабели:
Еще будем, штурман, режим нарушать?! С трудом раздвигаю губы:
До конца жизни буду помнить, как вы улыбаетесь.
Помни, помни, дорогой. Многие помнят!
История ограбления кассы на Колыме дошла до Москвы. Скандал неимоверный. О нем говорят во всех колымских зонах. Пускай дурная слава, но она разносится. Мое имя знают, оказывается, даже в тех лагерях, где бывать мне не пришлось.
Нас судят в Сусумане. Суд закрытый. Судья Филипьев, оказывается, из Владивостока. Мне запомнилось, как он спросил охранника кассы: «Неужели вы не могли вывернуться, закричать, стрелять?» Тот ответил: «Гражданин судья, вы бы тоже не закричали».
После вынесения приговора – 25 лет – судья подходит ко мне и спрашивает: «Ты доволен?» «Да», – искренне говорю я: мне же не вынесли предписания на Ленковый или на Широкий. Наверное, судья пожалел меня, как земляка.
Из всех моих лагерных судимостей я считаю себя виновным только в ограблении этой кассы. У меня нет никакого зла на судью и на следователя Николая Николаевича Морозова, который вел это дело. И даже сейчас, через много лет, если бы я знал, где находится Николай Николаевич, я бы постарался его разыскать и весело вспомнить прошлое.
