Минут через пятнадцать Венька открывает сейф, сгребает пачки денег в наволочку. Как потом оказалось, в кассе была 121 тысяча рублей – по тем временам сумма значительная. Венька и Толик ушли с деньгами, а я остался минут на десять с охранником. «Не смей выходить еще долго», – говорю ему, уходя.
Встречаемся, как договорились, за отвалами старых шахт. Часть пачек решаем закопать до поры. Остальные делим. Мне достается пятнадцать тысяч, из них девять я за считанные дни растрачиваю, раздавая тем, кто одновременно с нами в бегах. Славка Бурлак прячет нас по каким-то приискам, чтобы замести следы. Последним моим прибежищем стала чья-то квартира на прииске «Тангара».
Дней через девять в квартиру врывается милиция. С ней оперуполномоченный Шклярис. Опять он!
– Быстро собирайся! – говорит мне Шклярис почти дружески. – Знаешь, что тебе будут инкриминировать?
– Знаю, побег… – отвечаю я.
– Да побег – черт с ним, ты и раньше бегал.
– А что еще? – Я изображаю удивление, но Шклярис больше ничего не говорит.
– Почему ты в Берелехе нас не задержал? – спрашиваю.
– Не понятно разве? – говорит Шклярис, ведя к крытой машине. – Жить хотел. Сейчас всюду слышится слово «мент». В те годы назвать на Колыме таким словом – это
значило быть избитым, в лучшем случае. Я помню, в камере играли в карты. Надзиратель заглянул, и кто-то крикнул: «Атас, мусор!» Обиженный надзиратель открыл кормушку. Он, как и все, знал, что их называют «мусорами», но сейчас это слово особенно задело его. И он протянул гнусаво: «Му-у-сор… Сам ты мусор!» В камере засмеялись. А у надзирателя в глазах было столько обиды, и он опять и опять повторял: «Мусор, сам ты мусор!» – под нарастающий хохот, который злил его еще больше.
Кстати, слово «мусор» – это от аббревиатуры МУС, – Московский уголовный сыск, так эта организация была названа еще до революции.
Меня привозят в сусуманский райотдел милиции. Вводят в кабинет. За столом начальник первого отдела Сусуманского управления Пинаев. В комнате еще человек двадцать офицеров.
– Садитесь!
Я сажусь и среди присутствующих замечаю человека интеллигентного вида, в пенсне. Он
наблюдает за происходящим. Это Николай Николаевич Морозов, сусуманский следователь, которому предстоит вести мое новое дело. На суде я получу еще 25 лет, но у меня никогда не будет обиды на этого человека, потому что, как это мне ни неприятно, на этот раз меня судили за дело. А ненависть к следователю и власти возникает, повторяю, только в случае, когда ты не виноват, а из тебя хотят сделать преступника.
