И он так же деревянно и неловко рассказал, что у горничной больная дочка, ей стало хуже, и нужно срочно лететь в Киев, а отец девочки, живущий в Штатах, отказался в чем бы то ни было участвовать. По мере того как он говорил, лица у старух жадно и заинтересованно удлинялись, а их мужья, снова почувствовав себя мужчинами, ибо речь шла о любви и интимной близости, осуждающе закрутили головами, забормотав что-то вроде: «Ах ты, подлец, ах ты, сучара, попался бы ты мне под Сталинградом…»
Наконец невропатолог дошел до истории с билетом, и бормотание стихло. Старики опустили глаза, словно предоставляя женам высказать свое мнение, и нахмурились. Старухи переглянулись.
— Речь идет о небольшой сумме, — оробев, пробормотал невропатолог. — Мы с Анной Владимировной можем дать, я надеюсь, долларов пятьсот, да, Аннушка?
Он перевел было глаза на жену, но она отвернулась, а та часть лица и шеи, которые он увидел, ярко покраснели.
— Аня? — вопросительно повторил он.
— Да помолчи! — с досадой пробормотала жена и, не оборачиваясь, махнула рукой. — Вечно ты лезешь сам не знаешь во что!
— О-хо-хо-хо-хо! Если бы все, как вы говорите… — тяжело вздыхая, прохрипел один из стариков и с трудом приподнял над стулом огромное отечное туловище. — А тут… Сочинить, конечно, можно всяко… Не запретишь…
— Вот они какие хитрые, проститутки-то, — мстительно изрекла женщина с волосатым подбородком. — Вот на таких-то и попадаются! У них всегда то дети больные, то матери-инвалиды, то братья-калеки…
— Мастерицы, мастерицы! — с неожиданным английским акцентом подхватил Николас и визгливо засмеялся. — Вы, пожалуйста, нам предоставьте доказательства! А просто так довериться продажной женщине… — Он скорчил легкую гримаску отвращения. — Если женщина, так сказать, продает свою любовь за презренный металл…
— Подождите! — забормотал невропатолог, — никто не говорит о больших деньгах! Нас здесь шесть семей, значит, если каждая даст хотя бы по двести долларов…
— Да у меня отродясь больше двадцатки не было! — рассердилась похожая на Людмилу Гурченко и даже на пляже всегда накрашенная старуха, которая только что овдовела и теперь отдыхала в пансионате с глуховатым и безропотным бойфрендом. — Это, конечно, если кому дети помогают, тогда можно тыщами швыряться, а мой сын третий год без работы! Чулок себе купить не позволяю, все для него экономлю!
Безропотный бойфренд хотел было что-то возразить, но почесал кадык и передумал.
Невропатолог вдруг ощутил, что наступил вечер, хотя часы в смежной с верандой комнате только что пробили два. Он испуганно посмотрел сквозь стеклянную дверь на улицу, и прямо в лицо ему бросился черный, разбухший, грохочущий океан. Он успел еще удивиться, потому что океан ведь находился далеко внизу, но тут же поверх черной воды торопливо и радостно набежала другая, розовая и жирная, как кровь, которая почему-то вызвала в нем отвращение. Невропатолог хотел было встать, чтобы уйти к себе в комнату, но ноги не послушались его, подкосились, и тогда, чтобы удержаться, он схватился за край скатерти и потянул ее к себе вместе с лиловато блестевшими от варенья тарелками.
