«Ваши стихи раздули огонь, который тлел в моем сердце. Верьте, я Вас люблю, но меня обязывает мое положение. В дом к Вам я больше никогда не приду, но у меня есть близкий друг, который живет в Навазгандже. Завтра я буду ждать Вас там. Приходите, если найдете время. Мы только так можем увидеться, да и то лишь до девяти-десяти часов.
Быстротечна ночь свиданья, но роптать не стоит:
Даже миг свиданья с милой целой жизни стоит».
С тех пор Султан-сахиб никогда больше не появлялся у Ханум. Два-три раза в неделю он приглашал меня в Навазгандж к навабу Бинаю-сахибу. Это были неповторимые встречи. Иногда мы беседовали о поэзии и читали стихи, иногда наваб Бинай-сахиб принимался наигрывать на барабанах табла,[63] а я пела. Султан-сахиб тоже пробовал петь. Он не был знатоком музыки, но неплохо исполнял собственные газели.
Закружилась волчком нежных взглядов игра, Он глядит на меня, я гляжу на него.
Когда я вспоминаю об этом, наши встречи снова проходят у меня перед глазами… Лето. Лунная ночь. В полном свежей зелени внутреннем дворике на дощатом помосте разостлан белый ковер, разложены подушки, собрано все, что нужно для радостного свидания. Вокруг благоухают цветы, пьянящий запах жасмина туманит разум. Душистые листья бетеля, ароматный дым хукки, уединение, непринужденные шутки, беззаботные речи… тут забудешь не только о нашем мире, но и о самом господе боге. Однако потом за это понесешь наказание: ведь подобные встречи обрываются слишком уж скоро, но боль воспоминаний мучит до самого смертного часа, а может быть, даже и после смерти.
Тоска по сладостной беде, по сладости греха, —
Пусть буду я на небесах! – живет в моей душе.
Поистине, мы с Султаном-сахибом любили друг друга. Наши вкусы настолько сходились, что, проживи мы вместе всю жизнь, у нас не было бы разногласий. Султан-сахиб увлекался поэзией, и я тоже с самых детских лет питала к ней склонность. Никто другой не был так близок моему сердцу, как он. Я уверена, что и он любил меня по тем же причинам. Он читал стихи по всякому поводу, и я отвечала тем же. Но, увы, судьба-разлучница очень скоро оборвала наши встречи.
Сердце плачет и тоскует при разлуке звезд с луной,
Сколько нежных слов умолкло в горькой тишине ночной.
– Однако немало подобных встреч прекратилось, наверное, и по вашей собственной вине, – заметил я.
– Ах, Мирза-сахиб! Да разве я – непостоянная ветреница! Как это у вас язык повернулся произнести такие слова?
В то самое время я пошла на содержание к навабу Джафару Али-хану. Почтенному навабу было уже под семьдесят. Во рту у него давно не осталось ни единого зуба, на голове – ни одного черного волоса, спина была сгорблена, и все-таки он продолжал считать себя достойным женской любви. Ах! Невозможно забыть его щегольской белый кафтан, шелковые шаровары с красным поясом, шапочку с галуном и локоны.
