Шеф одергивал его "не лезь не в свое дело!" и посмеивался над сентиментальностью Джона. Однажды он спросил: "Почему ты такой?".
Джон понял, о чем спрашивает Шеф, но переспросил:
– Какой?
– Ну такой. – Шеф не мог объяснить.
Джон улыбнулся глазами. Улыбнулся грустно, виновато.
– Наивняк?
Шеф не согласился.
– Наивняк? – ухмыльнулся Шеф. – Нет, дорогой…Ты обыкновенный тупак.
Джон рассмелся до слез: "Это точно".
Шеф сказанул так для балды. Он хорошо понимал младшего брата и знал, что тоньше Джона пацана на свете нет. А что до сентиментальности… Бывает. Надо знать и Шефа. Он кривился, когда кто-нибудь при нем размазывал сопли по стеклу.
"Шильда белым бела…".
Что такое шильда я тогда не знал, как не знаю до сих пор. "Шильда белым бела" – слова из песни, где поется о том, что "осень немым вопросом в синих глазах замрет". Джон напевал больше почему-то про эту самую шильду, опуская все остальные слова из песни.
Джон мечтал стать писателем. Мечтал ли стать пишущим человеком
Шеф, я не знаю, Скорее всего, мечтал. Какая еще может родиться мечта в семье, где отец из нужды и привычки поступался своими заветными желаниями и переводил чужие тексты? Может папе и вовсе не дано было сочинять собственные вещи и не было у него никакого желания писать собственные вещи? Дано или не дано знать, не могу, а вот желание стать автором собственных текстов наверняка имелось. Хотя бы еще и потому, что в семье был человек, который неустанно подогревал его амбиции. Таким человеком была мама.
Шеф любил литературу разную. Говорил в те годы со мной о книгах простоватых авторов. Таких, как например, Аркадий Гайдар.
– Что он пишет? "Гей, гей, – не робей!". Смешно не "гей, гей", а то, что от Гайдара невозможно оторваться.
Больше всего смешил его дядя-шпион из "Судьбы барабанщика".
Шеф по-медвежьи поднимал ногу – как это проделывал в одноименном фильме Хохряков – и гудел:
– Прыжки и гримасы жизни!
"Прыжки и гримасы жизни". Шкоднее фразы не придумаешь.
Меня больше интересовала не сама литература, а разговоры вокруг нее. Читать то я читал. Но выборочно и немного. Толстых книг прочел штук шесть-семь. Те, что были потоньше, читал охотнее.
Серьезную литературу мне заменило кино.
О том, что делается с Ситкой в институте Бехтерева из Ленинграда писала двоюродная сестра Катя, дочь старшего брата мамы. Училась она в политехническом на радиотехническом факультете. Мама посылала ей деньги на передачи для Ситки и таким образом Катя своими глазами видела, как продвигается лечение.
