Комбинат Эскулапа | страница 14



Он нисколько не истязал нас, не спрашивал, не гонял. Всем поставил зачет. Скупо и дозированно информировал, многое показывал. Мне стало понятно, что термистом я не стану никогда, хотя и так было ясно.

Однажды он рассказывал об объеме обожженной поверхности, при котором более или менее вероятно выживание. Ведь самый вред - не от самого ожога, а от того, что в кровь попадают продукты распада и, скажем, блокируют почки.

Он говорил, что половина - это очень плохо. Конкретнее говорил мало. Как изучишь, кому поставишь эксперимент?

Под занавес термист, щурясь и взвешивая каждое чеканное слово, произнес:

- Есть мнение, что у некоторых лиц может существовать определенное представление...

Он говорил о материалах опытов над заключенными, поставленных в нацистских - и не только, я думаю, хотя нам важнее было лес валить - лагерях. Я уверен, что термист располагал этими сведениями и пользовался ими.

Бог обращает ко Благу любое Зло. Не унывайте, граждане: этот грех, по-моему, смертный; я что-то забыл, приунымши.

Сердце, разбитое голубой, но целой, кружкой

Покойный дед, Небесное ему Царствие, дожил до золотой свадьбы и не раз назидательно говорил мне нечто солдатское-походное: "Ложку, бритву и жену - НЕ ОТДАВАЙ НИКОМУ". Старенький уже был, и поучал часто.

Потом говорил: "Говны вы все", и ложился поспать.

Как же не дать, когда каждая сволочь норовит воспользоваться, не спросясь?

Помню, как я устроился интерном в свою первую больницу. И там, конечно, вызубрил назубок окружной пищеварительный устав чаепития.

Завел себе персональную кружку, от сердца оторвал. Раки очень тяжело расстаются с вещами.

Такие персональные кружки имелись у всех.

Ну, и послали меня вскоре на какие-то курсы дополнительного врачевания. Вернулся через месяц, спрашиваю у своего подельника, колоссального объема сослуживца:

- Ну, что? Как моя кружка? Была ли она мне верна? Что-то я ее не вижу?

Коллега развел ручищами, по женской мечте в каждой:

- Я вынужден признать, что за все время вашего отсутствия она занималась откровенной проституцией.

"Вешай, братцы, вешай! Вешай осторожно!"

Недавно я про это уже писал, так что самому странно:

Это был у Марка Твена такой стих в одном рассказе, от которого (стиха) некто - автор, что ли - сошел с ума:

"Режьте, братцы, режьте, Режьте осторожно! Режьте, чтобы видел Пассажир дорожный!"

Речь шла о билетах в автобусе. "Красный (речитативом) стоит № центов, желтый стоит №№ центов, и так далее". И о билетере, который это самозабвенно распевал.