— Смешной ты! Не смеши меня, не смеши!
Потом мама всё-таки узнала, что я нарушаю её запрет и, как сказали бы сейчас, общаюсь с резчицами пуговиц. Она сказала об этом папе. Дело кончилось тем, что папа нашёл другую комнату. И в один прекрасный день мы побросали все наши вещи в корзину, взгромоздили её на очередную тележку и переехали на другой конец города.
Я долго не был на Почтовой. Только примерно через полгода я снова попал туда. К тому времени я уже знал немало улиц и ходил по городу один, как большой.
Вот знакомый двор. Вот чёрный пруд, вот навес. Под ним на груде тряпья по-прежнему сидяг обе девочки.
— Здрасте, Ядя! Здрасте, Лудвига! — закричал я издали.
Они не ответили. Я подошёл к ним поближе и понял, что ошибся. На месте Лудвиги сидела совсем другая девочка — с длинным носом и мохнатыми бровками.
— Ну здрасте, Одесса! — сказала Ядя.
— А где же Лудвигочка? — спросил я.
Ядя молчала. Новая девочка тоже молчала. Только слышно было, как позвякивают их ножницы. Часто-часто у Яди и реже у новенькой.
— Где же она? — повторил я.
— Лудвиги нет, — сказала Ядя.
— Я вижу, что нет. А где же она?
— Она… Ну что ты, не знаешь!.. Она умерла! — сказала Ядя и бросила отрезанную пуговицу в коробку.
— Как — умерла?! — закричал я. — Насовсем?
Я тогда ещё не очень ясно представлял себе, что такое смерть.
— Конечно, насовсем… — сказала Ядя. — Какой ты глупый, прямо даже странно!
Она опустила голову и стала рыться в тряпье. Новая девочка сказала:
— Что ты пришёл её расстраивать. Тебе сказали, и всё.
Я молча смотрел на девочек. Мне не верилось, что больше нет на земле Лудвиги, нет её кашля, нет её смеха, нет её глаз и кудряшек.
Тут на крыльце появился пан Кириченко. Он увидел меня и крикнул:
— А ну геть, козак, отсюда, не мешай!
Я медленно через весь город побрёл домой. Дома я нашёл тяжёлые, литые пуговицы с орлами, которые подарила мне Лудвига. Их светлый блеск напомнил мне блеск её глаз. Я спрятал пуговицы под кровать и долго не прикасался к ним. Мне долго было жаль девочку Лудвигу. Ну, а потом это незаметно прошло.
Вот и всё про белостокские пуговицы.
В тринадцатом году мы жили в Вильне. Вдруг приходит телеграмма:
ПРИЕЗЖАЙТЕ СВАДЬБУ ТЁТИ ОЛИ
Мы все принарядились и поехали в родную Сморгонь на свадьбу.
Тётя Оля была маминой сестрой. Она была гораздо старше мамы, но долго не выходила замуж. И вот наконец это радостное событие наступило.
Жених оказался весёлым, бравым, усатым парнем с буйной шевелюрой. Он работал закройщиком. Его звали Ефим. Но я, конечно, называл его дядя Ефим.
