Дядюшка Лотульф говаривал, что нет такой проблемы, которую невозможно было бы решить с помощью элементарного анализа. В данном случае проблема в чувстве. Задушить его – и дело с концом! Но как? Очень просто! Ни на минуту не забывать, что чувство это не взаимно. С одной стороны, Хью Уэксфорд заслуживает быть любимым ею, но с другой – ведь он со спокойной душой отдал ее Олдосу Юингу. Допустим, он человек долга и патриот, но он мог хотя бы показать, что ему тяжело уступать ее, придумать что-нибудь, мог попросить – хотя бы символически – не делать этого.
Если дать волю обиде, она постепенно подточит опасное чувство, а до тех пор ей следует держаться отчужденно, не позволять ни малейшей вольности, ни малейшего сближения. Пусть Хью думает, что она отдалась Олдосу и ничуть об этом не жалеет.
А если он станет ее домогаться? От одной мысли об этом Филиппу бросило в жар. Она помнила наслаждение, испытанное в объятиях Хью, будто бы это было вчера. Нет, ни в коем случае! Нельзя уступать даже мысленно! Раз в этом участвуют разом и плоть ее, и душа, значит, нельзя отдавать ему даже тело!
А если?..
– Что с тобой?
Филиппа открыла глаза. На нее с искренней тревогой смотрел Олдос.
– Нет-нет… ничего.
– Подумать только, этот негодяй взял да и приехал незваный-непрошеный! И это когда ты, быть может, готова была простить меня.
– Как раз сегодня я собиралась прийти помириться.
– Неужели? Как же он некстати, этот мерзавец! Вот что, приходи все равно!
– Не могу, – вздохнула Филиппа. – Он ведь узнает об этом.
– Ему же все равно!
Филиппа ощутила настойчивый взгляд, глянула украдкой и увидела, что Хью смотрит на них поверх кубка с таким видом, словно ему далеко не все равно.
– Прости, но не могу, Олдос.
– Тогда уговори его вернуться в Истингем!
– Попробую.
– Сделай это! И помни, ты моя единственная!
Олдос потянулся за рукой Филиппы. На этот раз она это позволила.
Хью скрипнул зубами, когда из темноты появилась леди Клер и направилась к нему. Он сожалел, что так напился, – его роль требовала сосредоточенности и внимания.
Когда с праздничным ужином было покончено (он так и не съел ни крошки, зато отдал должное вину), на лугу развели костер. Музыканты заиграли на флейтах и бубнах, слуги устроили хоровод в честь гостей леди Клер, а потом перешли к танцам погорячее. Зрители хлопали в ладоши и подпевали песенкам, что дало возможность Хью уединиться со своим кубком на дальнем конце стола.
Как раз когда он прикончил ближайший кувшин, музыка стала медленнее, зазвучав как-то тревожно. В круг света вышла Маргерит де Роше и начала странный завораживающий танец. Она покачивала бедрами, оглаживала свое тело, склоняла голову, позволяя волосам упасть на лицо, и снова отбрасывала их на спину. Ее пурпурное платье пламенело в неверных бликах огня, глаза впивались то в одного, то в другого мужчину, словно она выбирала себе очередную жертву. Во всем этом было нечто демоническое.
