Затем он осмотрелся. По его расчету, он отошел от Гунды и Лейхтвейса приблизительно на тысячу шагов. Внезапно его охватил страх и боязнь, не случилось ли с ними какой-нибудь беды. Он бегом помчался обратно, перескакивая через трупы, даже наступая на них, окрыленный одной лишь мыслью облегчить поскорее их страдания. Он хорошо видел, что не ошибается в направлении: вот убитый гусар рядом с белой лошадью, трубач со сверкающей трубой, вот штык, на который он чуть не налетел. Все ближе и ближе подбегал Бруно к своей цели, прижимая одной рукой фляжку, а другую простирая вперед, чтобы не наткнуться на неожиданное препятствие.
Но вдруг он остановился как вкопанный и вскрикнул от ужаса. Черты лица его перекосились, холодная дрожь пробежала по телу, ему казалось, что он лишается чувств и вот-вот упадет рядом с убитыми и ранеными. Но вдруг он пронзительно вскрикнул и бросился вперед, как помешанный.
— Мародеры! Мародеры!
Вскоре после ухода Бруно Гунда очнулась. В первый раз после того, как ее сразил удар Батьяни, к ней вернулось сознание и явилась возможность отдать себе отчет в том, что произошло. Она вспомнила, как упала с лошади, и ей казалось, что в то самое мгновение она расслышала знакомый голос и увидела чьи-то руки, пытавшиеся извлечь ее из-под свалившегося животного, чтобы отнести в безопасное место. Почему-то она все время в бреду вспоминала о Бруно. Между тем в последнее время она всеми силами старалась забыть молодого священника, так как ее сердцем завладел другой образ — молодого красавца офицера, одного из героев прусской армии. Офицер этот во всех сражениях бился с такой отвагой, что заслужил одобрение не только генерала Цитена, но и самого короля.
После того как Гунда, благодаря помощи Курта фон Редвица, вышла из монастыря и силой обстоятельств была вынуждена выступить в поход вместе в гусарами, она не отставала от молодого офицера. Никто не подозревал, что под личиной хорошенького, молодого корнета скрывается прелестная девушка. Один только Курт фон Редвиц был посвящен в эту тайну, но он строго хранил ее и вместе с тем оказывал Гунде все знаки внимания, обычно оказываемые женщинам. Он ухаживал и заботился о ней, оберегая ее от необходимого общения с солдатами и доставляя ей возможность на ночь оставаться одной.
По его просьбе и желанию Гунду зачислили в его эскадрон. Так как он пользовался известным влиянием у своего непосредственного начальства, то устраивался так, чтобы не разлучаться с Гундой. Он всюду отводил ей лучшее помещение, уступая полагавшуюся ему, как офицеру, постель Гунде, а сам устраивался на ночь на соломе у ее дверей. Ни одного раза он не оскорбил ее непочтительным взглядом или неуместным рукопожатием, никогда он не говорил об овладевшем им чувством к ней, к красивейшему гусару во всей прусской армии.
