Аспирантка первого года, по воспоминаниям Пети, была общительна, забавна, смешлива, ненавязчива и вкусно стряпала. Область ее научных интересов была для Пети покрыта туманом, нечто касающееся аграрного вопроса в пореформенной России, но она не утруждала себя занятиями, поскольку защита предполагалась только через три года и после напряженных аспирантских экзаменов она могла позволить себе расслабиться. И лишь раз в неделю она встречалась с руководителем.
Звали ее для простоты Татьяной. Жизнь тогда была дешева, и они постоянно шлялись по ресторанам. Пару раз ездили вместе на море, но море Таня не любила, была белокожа и быстро обгорала. Их любимым времяпрепровождением стали экскурсии по Подмосковью с палаткой. Они бывали в заброшенных усадьбах и едва тлевших тогда монастырях, летом купались в лесных речках, зимой катались на санях в кустодиевском
Боровске, не изменившемся, наверное, с того времени, о котором
Татьяна должна была писать диссертацию. Как ни странно, вспоминал
Петя, чуть ерничая, именно тогда, говоря есенинским языком, я полюбил образ родной стороны.
Их жизнь скоро стала размерена: Петя звонил Татьяне в общежитие, говорил, что вечером будет у нее, и она отправлялась готовить ужин.
Как правило это была вареная картошка с мясом, тушеным с большим количеством сливочного масла, лука и немолотого черного перца-горошка, – Петя и сам перенял у нее этот несложный рецепт, хотя позже научился готовить куда более витиевато. Впрочем, он всегда мог приехать к ней в общежитие и без звонка, все привратники внизу Петю уже отлично знали. Тем не менее один такой неожиданный визит стоил потом Пете довольно дорого, но об этом после. Здесь же надо повторить: в промежутках между этими, чуть ли не супружескими, свиданиями Петя еще много чего успевал. Скажем, пребывая в этом романе, он и участвовал, как я уж рассказал, в ночных массовках. А летом, когда Татьяна уехала навестить родителей в родном городе
Красноярске на реке Енисей, Петя рванул в Крым, где и познакомился со своей будущей первой женой-литовкой. Но это одна сторона. Есть и другая: именно во времена этой связи Петя влип в свою первую неприятную историю с власть предержащими. И здесь надо бы вспомнить каким было, так сказать, Петино резюме.
Как сказано, факультет журналистики тогда считался даже более идеологически важным, чем, скажем, философский или исторический.
Проявлялось это отнюдь не только в куда более строгом политическом воспитании студентов в духе преданности партии, чем на факультетах естественнонаучных, но и в отчаянном доносительстве, поощрявшемся и деканатом, и парткомом, и комсомольскими вожаками. Петя же был, разумеется, болтлив, широк в общении и неосторожен. Скажем, как-то в общежитии в компании американских стажеров-славистов он распинался о травле Солженицына, тогда еще не высланного. Я был настолько наивен, вспоминал Петя, что полагал: если человек приехал из свободной западной страны, то стукачом он никак быть не может.
