— Раньше здесь так не было. Ветер не шипел так в тростнике. Будто змеи. Много змей, — Борбон поднял палку с острым концом, сожалея, что не одел сегодня брони из костяных пластин и не взял тяжелый топор. — Я захаживал сюда с воинством герцога Бербажа года три назад, но такого здесь не было. — Что молчишь, мой друг? — он тоже остановился у преградившего им дорогу бревна, повернулся к Шкрэку и увидел, как в его глазах щучьей чешуей сверкнул страх.
— Великий змей! — Шкрэк выхватил меч и отскочил с тропы.
— Мутные воды Мор! — Ямбульский замер — прыжках в десяти — пятнадцати, свившись кольцами, лежал уж истинно гигантских размеров. Оранжевые пятна у его головы казались осколками солнца, обжигающего ужасом до самого сердца.
— Бо, уходи! Я задержу его! Давай, Бо! Давай! Прыгай к ручью! Ты не должен погибнуть из-за меня!
— Сам убирайся, Шкрэк, — Борбон медленно поднял палку. Хмельную истому мигом унесло, будто ветром легкий туман. Во рту стало сухо. — Я неуклюжий, слишком медленный, чтобы удирать, но в бою — знаешь, кое-чего стою!
Змей сполз с камня и двинулся на лягушей, устрашая их длинным раздвоенным языком. Его быстрое тело казалось черной неумолимой струей смерти. Когда между ними осталось меньше прыжка, Ямбульский рванулся, целясь острием палки в ядовито-желтый глаз. Но уж был быстрее — отпрянул и изогнулся пружиной. Шмак-Кин прыгнул выше, ударил дважды мечом, только кожа огромного гада оказалась слишком прочной.
— Кво! — вскричал Ямбульский, снова устремляясь вперед — змей бросился навстречу, широко открыв пасть, извернулся и схватил лягуша.
— Борбон! О, Борбон! — Шкрэк яростно колол, бил в черное, извивающееся струей тело. Хлесткий удар хвоста отбросил его к бревну, но он поднялся, мигом прыгнул назад, сжимая крепче рукоять меча. Змей бился в камнях, силясь проглотить тучную, непослушную тушку Ямбульского, шипя или уже хрипя от злости и удушья. Борбон же, наполовину проглоченный, не думал сдаваться — схватившись за длинный язык, упираясь ногами, он старательно затыкал горло гада задом, набрав при этом побольше воздуха и раздувшись до размеров самой безобразной жабы. Иногда сдуваясь с трубным звуком через задний проход, брызгал вонючими осадками Тявтянского. С третьей попытки Шкрэк все же оседлал ужа, крепко охватил ногами его туловище, и вонзил клинок чуть дальше оранжевых грозных пятен. Кровь брызнула, потекла, такая яркая на черной блестящей коже. Великий змей вздрогнул, дернулся слабо и затих.
