— Я?! Я хочу тебя! Здесь и скорее моя баронесса!
— Ах! Как это нескромно, любимый, — она прижалась в поцелуе к его огромным губам, потом вырвалась и бросилась к зарослям подорожника, уронив по пути вышитый пурпуром плащ.
Ямбульский нагнал ее прыжках в двадцати от дороги, сильно и бережно повалил на мох — прохладный мягкий, как сама любовь. Бергамота лежала на спине в зеленой блаженной тени лопуха, подставляя тело ласкам его языка. Нежное брюшко вздрагивало, едва он касался ее влажной щелки. Голова кружилась и воздух в груди казался порывистым ветром.
— Бо, не мучай меня так, — простонала баронесса, обняла его, привлекая теснее к себе.
Борбон снова набросился на нее, словно огромная хищная рыба. Скользко и сильно. Скользко и сильно. И… до боли сладко.
Два громких квака донеслись из-за придорожных зарослей.
— Во дает госпожа, — хмыкнул слуга, державший бегового крысака.
Шкрэк хотел сказать ему что-то, но тут траву раздвинуло тучное тело Ямбульского. Бергамота появилась следом, волоча по земле красный, отороченный змеиной кожей плащ. Она будто только теперь увидела Шмак-Кина и улыбалась приветливо, широко раскрыв синие глаза.
— Досточтимая, прекрасная Бергамота, помогите! — Шкрэк сжал ее тонкую лапку и упал на одно колено. — Помогите разгадать загадку. Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла. От чего?! От чего она могла умереть?
— Чахла, сохла… От любви, конечно, мой Шкрэк. Только от любви, — она поцеловала его в широкий лоб и повернулась к Борбону. — Ну а нам это не грозит, правда, дорогой?
— Я найду тебя в Мокро. Завтра же!
Они обнялись. Снова в последнем страстном поцелуе сплелись их языки. Оглядываясь, баронесса села на голубую крысу, и кавалькада двинулась по дороге к столице.
— Вот это лубоффь! — воскликнул Борбон, восторженно глядя ей вслед.
Солнце опустилось совсем низко, когда они добрались до ручья, текущего к Черепашьему озеру. Земля здесь была голой, лишь редкие травяные кочки ближе к воде, камни и сухие ветки. Прямо на тропе исполинским чудищем возвышалось почерневшее от огня мертвое дерево, в красных лучах заката так похожее на тревожный знак Квак-Мор. Толстые извилистые корни, торчавшие над проходом, представлялись сплетением змей или еще более страшных, невиданных тварей. Но здесь был единственный путь к хижине отшельника — слева поднималась твердь отвесной скалы, справа ступени непреодолимой глинистой возвышенности с желтым тростником наверху. — Валеска, я люблю тебя, — будто молитву негромко произнес Шкрэк.
