Взгляд, подхваченный ветром, взлетел в осень.
Поплыл вдоль улицы, заново осматривая дома и деревья, привыкая к самому себе — старому, новому.
Доктор засмеялся. Они ждали его, только его, его, и больше никого, надеясь, что однажды он придет, потянется и возьмет их для изменения. Воздух кишел ими: улыбки, ухмылки, взгляды, морщины, трепет ноздрей, сонные веки, похожие на створки раковин, кроличий прикус, румянец щек, локон у виска, желваки на скулах. Печаль, радость. Озабоченность. Мертвый пластик, ждущий тепла прикосновения.
Психоз, готовый обернуться прозрением.
Это был его город.
Обернувшись, доктор перестал смеяться. Далеко, выйдя с противоположной стороны перехода, возле решетчатой ограды какого-то учреждения стояли Пациент, Бабка, Старшина… Маленькие, нахохлившиеся. С трудом выдерживая присутствие каждого рядом с собой, — и все-таки не торопясь разойтись. Сейчас они двинутся в разные стороны, но между настоящим «сейчас» и тем «сейчас», которое случится вот-вот, лежала пропасть.
А над головами людей солнце с луной играли в «квача».
Шорох подошв отвлек доктора. Рядом с ним, тихонько выйдя из подворотни, маленький старик увлеченно писал на стене мелом. Время от времени вытирая измазанные руки прямо о куртку. Надумав подойти, доктор вдруг почувствовал нежелание. Сближаться со стариком было… противоестественно, что ли? Он просто вгляделся в граффити, оставаясь на месте.
Старею.
Учусь.
Вспоминать.
Прежде чем вернуться в свою подворотню, старик внимательно посмотрел на доктора. На взгляд, до сих пор летящий вдоль улицы. Пожевал сухими губами.
— Доктор, — сказал старик, уходя.
И доктор понял, что Называла его назвал.
Но глубоко внизу, на сонной платформе, поезд с манекенами все еще ждал окончательного решения.
* * *
Поиграем в слова — я спрошу, ты ответишь.
В жаркой пасти у льва — я спрошу, ты ответишь.
Жизнь, дружок, трын-трава, смерть — лопух под забором,
Значит, что нам скрывать? я спрошу, ты ответишь…
