— А хуй его… то есть, вроде… нет, не помню. Что-то типа Ветро, или Гетро.
— Веспа?
— Во, точно, Веспа.
— Это итальянский.
— А?
— Мотороллер Веспа — итальянский. Не американский.
— Да? А, блядь. Надо было взять тогда. Вот же ебаный в рот, а? А я думал — американский.
— А ещё что было?
— Где?
— Призы какие еще были?
— А! Да что призы. Мне бы лучше деньги, или сразу пару ящиков водки, — мужик засмеялся пригласительно, но привратник не разделил его веселье по этому поводу. — А тут вот — путевка эта, видишь ли. Жена говорит — мы никогда никуда не ходим, там, не ездим, на хуй. Так хоть, говорит, раз в жизни, на хуй. Чтобы как люди, значит, типа.
— Ясненько, — сказал привратник, тоскуя. — Ты, мужик, откуда? Из какого города?
— Я?
— Да, ты.
— Так ведь из Браватска мы.
— Из Браватска? Постой, постой. Это ж отсюда километров десять.
— Да, точно. Вот оттуда и приехали.
— На неделю?
— Да. Долго, да? А у вас здесь, белохолмённых, небось дорого все, а? Дорого?
— Дорого.
— Ну, это ничего. Я, если что, смотаюсь домой. Два часа туда, два часа обратно, если быстро хуячить. Принесу.
— Что ты принесешь?
— Ну, пожрать там, не знаю… Самогон у Витька поспеет — Витек хороший делает.
— А те что же? — спросил привратник, кивком указав на всех остальных, сгрудившихся у дверей.
— Да как же. Небось тоже что-то выиграли, вот и приехали. Да, так, мужик — куда нам теперь? Вот у меня бумажки эти…
Он вытащил из-за пазухи сертификат, рекламные проспекты, паспорт, газету.
— Вон стойка, видишь? — спросил привратник. — А за стойкой сидит девица-красавица. Вот она тебе, и остальным, все и оформит, и расскажет.
Да, подумал он, расскажет. Ну надо же. Звери лесные — костер бы в номере не развели. Пиздец номеру, вернее — всем трем номерам — пожгут, загадят, туалет забьют, а что не испортят — с собой унесут. Краны свинтят. Не повезло «Русскому Простору».
* * *
В баре гостиницы, который от вестибюля отделяла арка со стеклянной дымчатой дверью, никого, кроме Аделины, Эдуарда, Стеньки, и бармена не было. Бармен очень хотел спать. Аделина поплыла после первой же рюмки, и когда сперва Стенька, а затем и Эдуард, попытались препятствовать потреблению второй, Аделина на них наорала дико, залпом выпила вторую, и стала несвязно ругаться.
— Лин, ты чего… ты чего… — растерянно говорил Стенька.
Эдуард, у которого перед Стенькой было преимущество — он знал многие особенности поведения бывшей жены, в том числе ее неумение пить — помалкивал некоторое время.
