— Колька! — крикнула она, вбегая в комнату. — Колька, милый мой, обними меня! Колька, хороший мой, не люблю я тебя…
Стало страшно.
И удивительно спокойно прозвучал голос Николая:
— Повтори, что ты сказала…
— Милый мой Колька, — прошептала она, опустившись перед ним на колени. — Устала я, а тебе до меня и дела нет. Ты люби меня, как тогда, помнишь?.. Ты давно не носил меня на руках…
Ей показалось, что она взлетела вверх, легко, без усилий. Она плывет, а впереди ничего не видно. Она открыла глаза, потрогала рукой холодный пол и усмехнулась: оказывается, просто закружилась голова.
— Спасибо, — едко сказал Николай. — разговаривать будем завтра.
Она кивнула головой. В висках больно билась жилка.
«Надо жить честно, — думала Ольга, — честно, во что бы то ни стало».
* * *
На летучку собрались дружно, без опозданий. Валентин настороженно поглядывал на сотрудников, будто они знали, что редактор забраковал его очерк.
Номер рецензировала Лариса. Выступала она запальчиво, нервно сжимая кисти рук, говорила не столько о газете, сколько о порядках в редакции:
— Нас заела текучка. Фактов и тем много, но все написано скучно, неинтересно. Мы тратим время и силы не на рукопись, а на споры с редактором. Торопимся, спешим. А что появляется в газете? Первая полоса — пустое место. Передовая заполнена общими фразами, бесстрастными призывами, нудными советами. Читать в номере нечего.
— Несколько слов, — сказал Николай. Вид у него был оскорбленный. — Половину первой полосы готовил я. Следовательно, заключения рецензента направлены в мой адрес. Товарищ Антонова, на первой полосе напечатаны информации. Ин-фор-ма-ци-и, а не стихи и не отрывки из романа. Что такое информация? Цифры, факты, фамилии, даты. Никуда от них не уйдешь, пороха не выдумаешь, жанр не тот. Некоторые наши товарищи увлеклись мелкой критикой. Больше критикуют, чем работают.
— Правильно подметил, — восхищенно проговорил Копытов и откинулся в кресле. — Лесной, твое мнение о номере?
Валентин не готовился выступать, но отказываться было неудобно, и встал.
— Я согласен с Ларисой, — осторожно сказал он. — Передовая, действительно, ужасна: общие слова, наставления. Нашей газете не хватает молодости, наступательного духа, задора. Толмим, толмим одно и то же.
Копытов стал мрачным, начал говорить вяло:
— Послушаешь вас и, честное слово, руками за голову схватишься. Можно подумать, что все вы молодцы, один редактор дурак. Все критикуют, недостатки вскрывают, а газете что, легче? Правильно Рогов сказал: работать надо, а не критиковать. Особенно мне, Лесной, твое выступление не понравилось. Числишься у нас в штате без году неделя, а уже критикуешь. Ты тут ерунду говорил о задоре каком-то, о наступательном духе. У нашей советской печати, — Копытов встал, — один дух, один задор — вдохновлять наш советский народ на строительство коммунизма. Но боевой дух нашей печати выражается не какими-то там, понимаете ли, живописями. — Теперь он говорил с привычным воодушевлением опытного докладчика. — Вместо того, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности, многие из вас взлетели в облака и ищут задора. Кому он нужен, задор этот? Нечего о разных фокусах мечтать! Партия дает нам ясные и мудрые указания, наше дело — их выполнять. А слова, которые Антонова из-за своей политической близорукости назвала общими, есть слова, дорогие советскому человеку. Тут новые слова выдумывать нечего… Я вот к чему перехожу, к нашей основной ошибке. А заключается она в халатности, в отсутствии подлинно большевистской ответственности. От нас требуется одно: лучше сухо, да точно, чтоб комар носа не подточил. Информации нормальные, но фамилии перевраны. А почему рецензию не заметили? А кто ее писал? Кандидат исторических наук. На подписи надо смотреть. Иной раз подпись материал ценным делает. Так вот, ошибки растут, как грибы. Мои предупреждения не действуют. Ну что ж, примем более строгие меры, может, кой-какие оргвыводы сделаем. Поменьше слов, побольше дела. Других критикуй, критика нам нужна, но и сам будь примером…
