Дома он переоделся, еле-еле, изломав много спичек, зажёг газ и присел ждать, когда закипит вода в чайнике. Долго сидел он, мог сидеть и до утра или даже несколько дней, вода в чайнике всё равно бы не закипела, потому что он забыл поставить чайник на огонь. Обнаружив это, Герка чуть не зарычал от злости.
— Никакого чая мне не надо! — крикнул он. — Ничего мне не надо! Никого мне не надо! Пусть она с дедом чай пьет, раз у них совести нет!
Вытянувшись на кровати, Герка очень твёрдо решил: ни есть, ни пить он больше не будет до тех пор, пока вреднющий дед не выберет, кто ему дороже: единственный внук или эта рыболовка!
А есть хотелось предельно здорово. В животе ощущалась такая пустота, совершенно пустая пустота, что, казалось, оттолкнись он легонько руками от кровати и — плавно поднимется в воздух, к самому потолку поднимется и будет там медленно покачиваться, как космонавт в невесомом состоянии…
Явится сейчас эта милая Людмила, гордая, носик кверху. Рыбки две или три с половиной поймает, а воображать будет, словно кита выловила. И — командовать, конечно, начнет, вернее, продолжит… А может, выпить всё-таки стакан чая? И кусочек хлеба съесть, может? А уж после этого голодать, пока дед прежним не станет?
Но тут он заслышал отдаленные голоса и — оказался на крыльце, едва успев подумать: сейчас начнется! И чем ближе были голоса, тем суматошнее соображал Герка, как ему держаться, что сказать, что ответить…
Однако случилось то, чего он никак не мог ожидать. Меньше всего предполагал он, уважаемые читатели, точнее, совсем не предполагал он увидеть эту милую Людмилу грустной, даже очень печальной. А она была именно такой, то есть до того очень печальной, на себя не похожей, что Герка удивленно, с долей сочувствия спросил:
— Что случилось? Чего ты сама на себя непохожая?
Она мельком взглянула на него с жалостью и презрением, дед виновато покашлял и смущенно покрякал. Эта милая Людмила смотрела прямо перед собой большими чёрными печальными глазами и будто ничего не видела. Герка спросил растерянно:
— Зубы у тебя, что ли, заболели? Или рыбка не клевала? — Он вспомнил, что она любит смеяться, и глупо хихикнул.
А она будто и не расслышала ничего, неподвижно стояла, готовая, казалось, вот-вот расплакаться.
— Ничегошеньки не понимаю, — совсем уж растерянно признался Герка. — Ушли весёлые, а пришли…
— Ах, Герман, Герман! — печально воскликнула эта милая Людмила. — Ты действительно ничегошеньки не понимаешь! И, видимо, уже никогда не сможешь понять!.. Ах, если бы ты знал… если бы ты только знал, как мне за тебя невероятно стыдно и как мне тебя безумно жаль!
