Он запыхался, как после бега.
«Не могу! Не могу я биться с Тьмой в одиночку. Эвана сюда надо!»
А вокруг него качались и отбивали такт люди, и лица их тускнели и тускнели.
«Не могу».
Но неуверенные руки уже сами расстегнули замки футляра, вынули из него Терпеливую и поставили перед ним как щит.
Это был его долг, потому что Тьма взяла то, что было его любовью, и стала корежить и уродовать. И допустить, чтобы это продолжалось, он не мог.
И заменить его не мог никто другой.
Но где найти силы, чтобы снять разочарование, черным дегтем плывущее над толпой? Какая мелодия способна вырвать разные поколения слушающих из-под чар Тьмы? Он выбирал и отбрасывал, снова выбирал и снова отбрасывал. Потом понял, что если у него есть лишь один шанс, то и песня может быть только одна. Пальцы нашли аккорды вступления, и Роланд взмолился, попросив помощи Джона Леннона, где бы он ни был.
На четвертой строчке ближайшие головы стали поворачиваться в его сторону.
На шестой они стряхнули с себя Тьму, и это стало расти и шириться.
Роланд позволил песне петься самой, отдавшись стихам и музыке и отключившись от всего остального. Песня должна стать всем сущим, не оставив места, куда может просочиться Тьма.
Закончив «Вообрази», он без паузы перешел к «Пусть будет» и увидел слезы на нескольких лицах. Подумал, что у него тоже, наверно, мокрое. Роланд чувствовал, как сила его пения, его игры отделялась от голоса и пальцев и росла, росла. Вот во что стоит верить, говорила сила. Надежда. Жизнь. Радость.
Роланд скользнул в «Не купишь мне любовь» и заметил, как стали притоптывать ноги вокруг. Заметил улыбки и понял, что победил.
Он перестал петь, когда голос сорвался на хрип, и нисколько не удивился, обнаружив, что пел чуть больше двух часов. Толпа стала расходиться со смехом и разговорами. Оставались, конечно, хмурые или неприветливые лица, но гнетущее чувство отчаяния исчезло.
Роланд размял затекшие пальцы и улыбнулся. Матч Битлы — Тьма: один — ноль в пользу Битлов.
— Я так думаю, — раздался у него за плечом тихий голос, — что нам надо бы поговорить.
Роланд улыбнулся шире. Теперь, после всего, он готов иметь дело с копами. Повернулся — и застыл.
Ему улыбалась Тьма.
