Клубника со сливками | страница 52



А еще ей и с именем «повезло»! Разумеется, все ее звали Толькой и смеялись при этом, пока не надоедало. Она настаивала, чтобы ее называли последней частью выспреннего имени, то есть Лией, но этот номер у нее так и не прошел. Для всех знакомых она всю жизнь была Толькой, Толей и лишь под старость – Евстолией.

Молодые люди на нее никогда не заглядывались. Она делала вид, что это ее нисколько не интересует, запоем читала классическую литературу и тайно пописывала стишки о высокой любви, которая непременно ее найдет, поскольку только на высокое и оставалась надежда. Разумеется, ею, интеллектуалкой, не могут заинтересоваться пошлые мальчишки, которые щиплют девчонок за всяческие выпуклости и шепчут на ухо сальности. Ее полюбит мужчина умный и солидный, а все те, кто сейчас непристойно лижется по углам и темным закоулкам, еще будут ей завидовать. Надо только никуда не торопиться, набраться терпения и ждать.

Когда Толе исполнилось тридцать, родители всерьез заволновались, что она так и останется в девках, а потому решили взять дело в свои руки. Надо сказать, что долгое время даже их родительские руки ничего полезного не могли сделать для дочери. Специально приглашенные на дом потенциальные женихи как сквозь пальцы утекали, взглянув лишь один раз на перезрелую невесту. А к тридцати пяти Евстолия вдруг неожиданно похорошела. Она, разумеется, не стала красавицей, но приобрела благородство облика и даже, как ей самой казалось, некоторый аристократизм. Яичный шампунь, который она использовала три раза в неделю, придал ее волосам некоторый блеск. Кончик мясистого носа отвердел и немножко опустился, а самую лучшую часть ее лица, то есть губы, в шестидесятых годах уже можно было выгодно подчеркивать не ядовито-красной или малиновой помадой, а подходящей по цвету к общему стилю.

Тот, кто в конце концов стал ее мужем, был именно таким, о каком она мечтала, то есть умным и солидным. Отец Евстолии, возвращаясь домой из ялтинского санатория, где отдыхал и лечился по профсоюзной путевке, познакомился в поезде с заведующим ленинградским книжным магазином «Мир науки» Николаем Витальевичем Егоровым. Николай Витальевич оказался вдовцом, который был не прочь снова жениться на приличной женщине из коренных ленинградок. Евстолия подходила по всем статьям, и Егоров незамедлительно был приглашен в дом в качестве нового друга.

Евстолия действительно подошла ему, и он, особо не утруждая себя долгими ухаживаниями, сделал ей предложение, сразу же принеся в подарок обручальное кольцо. Разумеется, она так же сразу согласилась, и, конечно же, не из-за кольца и уж вовсе не из-за небывалого размера коробки шоколадных конфет. Николай Витальевич был высок, дороден, имел элегантную седину и красивые карие глаза. Он был старше Евстолии на двадцать лет, что было сущим пустяком по сравнению с тем, что у нее наконец появилась реальная возможность выйти замуж, да еще за такого приличного и всеми уважаемого человека. Евстолия тут же полюбила Егорова всеми фибрами своей души, что незамедлительно было отражено в ее новых стихах, которые она продолжала писать втайне ото всех. Разомлев после очередной ночи любви, она как-то показала мужу свои творения. Николай Витальевич посоветовал ей выбросить их вон и никогда больше не возвращаться к элегическому стихосложению. Глубоко уязвленная Евстолия сначала хотела обидеться и гордо замкнуться в себе, но потом решила, что это нерационально в ее годы, и, поскольку возраст явно поджимал, сосредоточилась на том, чтобы как можно скорее родить ребенка.