И сколь много палок бы подряд ни кинул, всё он весел и достоинством не слаб,
И готов осеменить весь божий свет двужильною, на волосок не сникшею елдою.
Нынче русская граница их ратными трудами на замке,
Много вёрст вокруг не сыщешь ни хозар, ни половцев, ни диких печенегов.
Кости их желтеют. Вечность стёрла след их на степном песке.
Поплатились, негодяи, за разбой бессмысленных набегов.
Ну а наших непосед иной теперь азарт и манит и влечёт:
Укрытый где-то там, вдали, гарем Тимура, престарелого хромого хана,
Ведь в Киеве не трахнуты пока лишь юродивые. (И тех, коль не солгать – наперёчет.)
В гареме же томятся без хуя три сотни пленников и пленниц импотента-басурмана.
Там девушки резвы, как серны и ярки, как маков цвет.
Там опытные женщины медовы и сладки, как мякоть дыни.
Там лилии, фонтаны, соловьи и фрукты, и шербет.
И юноши завиты и нежны – воистину подарок для Добрыни…
2
– Но, чу! Что вижу я? Ужель вдали пылит скакун? О, да!
То скачет купленный тобой, Олёшка, ханский приживалец! –
Воскликнул Муромец. – Сюда, продажный сын степей, спеши сюда! –
И встал на стременах, простерши вдаль кольчугою облитый палец.
Степняк опасливо приблизился. Гарцует жеребец. Звенит узда.
Вьёт ветер шёлк одежд, гримаса алчности кривит иссохшиеся губы.
– Эй, богатуры, покажу я вам гарем, но прежде… прежде – мзда!
Семь дюжин золотых таньга. (Они мне даже более, чем баксы, любы.)
– Возьми. – Добрыня швырнул наземь кошелек. – Неверный ханский раб.
Сквалыжник. Крыса. Ренегат. Ублюдочный холоп тельца златого.
Бери же и веди, пока я сердцем мягок и мошонкой в предвкушенье ебли слаб.
Веди! Не то лишит мой меч тебя башки, а стало быть, и жития бессмысленно-пустого…
Предатель подобрал кошель, сверкнул зрачком змеиным, спрятал под халат.
Ударили из-под копыт сухие ковыли. Пролился с неба клёкот ястребиный.
И кавалькада ёбарей уже вовсю спешит туда, куда ведет их жадный ренегат,
И вздувшиеся чресла попирают юфть седла, и русская хоругвь полощет над равниной.
3
Ворвалися в сераль и спешились. Илья сказал: «Ебать-бомбить! Пиз-дец!!!»
Добрыня крякнул, а Попович восхитился: «Я, отцы, хуею! Сколько девок!»
Но их азарт порушил непристойный крик: «Аннанге ски!» То Насрулло, скопец,
Что их привел, пересчитал таньга, и счел их недостачу худшей из издевок.
– Вы, чёртовы гяуры, правоверного хотите обмануть!
Здесь не хватает двух монет. И я так это дело не оставлю, русские собаки!
Добрыня сморщился, ругнулся по латыни, и изладился швырнуть
В поганого копьё. Да передумав, без затей попотчевал нагайкою вдоль сраки.
