Подошла к окну, отдернула шторы. Сумерки уступали под натиском ночи. Ветви деревьев клонились под сильным ветром. Маша думала о виртуальном принце. Он был длинноног, голубоглаз, на лице его сияла вечная улыбка. Совершенно положительный тип, затянутый в какие-то мерцающие одежды, так ровно обтягивающие его бедра, что принц казался бесполым.
Отступив на полшага и глядя на оконное стекло как в зеркало, Маша сбросила халат. Соски напряженно смотрели вверх, грудки набрякли. Белые узкие трусики уступили место черным, плотно закрывающим низ живота, полоски крылышек от прокладки, ощущение нечистоты и униженности. Рана, кровоточащая рана, порождающая тоску по гармонии, устойчивости. Были они? Она их придумала? Они остались в раннем детстве? Или гармония – это ее нынешнее состояние, соединение с природой, с подлинностью, включение в мировую цикличность? Кто пульсирует, тот движется без остановки, последовательно, преемственно, кто вспыхивает и гаснет, тот – артефакт. Маше надо было с кем-то обсудить то, о чем она думала, но не хотелось никого видеть, слышать. Она сейчас себя ненавидела и превозносила, а единственным, с кем она могла бы поговорить, был принц компьютерной игры: ему можно было говорить что угодно, он только кивал и улыбался, идеальный собеседник.
Маша приблизилась к стеклу, замутила его свежим своим дыханием, провела по стеклу ладонью и ощутила на себе чей-то взгляд. Ее в очередной раз, после кладбища, поразило: взгляд словно оглаживал ее фигуру, такую отчетливую на фоне почти черного окна. Это был взгляд незнакомого человека, он проник за высокий забор, обманул сенсоры и камеры видеонаблюдения, и Маша подняла высоко руки, потянулась, вызывающе прогнулась, она хотела его соблазнить, пусть смущается он, ей нечего стыдиться, это придумка, будто она нечиста, нездорова, она здоровее всех, она идеальна; насмотрелся, а вот так, так, на тебе, ладно, не страдай, не страдай, – и, подобрав халат, накинув его на плечи, Маша вернулась к столу, инсталлировала игру вновь: она не могла оставаться побежденной, предстояло стать принцессой, потом – королевой, королевой доброй и справедливой, не казнить, но миловать и не смущало, что для достижения счастья надо было убивать. Обычное дело, да и большинство из них были неприятны на вид, в них Маша стрелы всаживала с удовольствием, но если она со своими рыцарями проводила зачистку захваченных земель и отдавала приказ поджечь деревню, то из огня выскакивали отнюдь не только взрослые мужчины, но и дети, женщины и старики, 3-D графика была великолепна, протягивающий руки в надежде на пощаду малыш был убедителен, а Маша, совсем не чувствуя жалости, приняла из рук оруженосца короткий меч с широким лезвием…
