Луна гордо вскинула голову. Исчезла сострадательная улыбка, меланхолическая грусть, съ которой она слушала молодого человка. Глаза ея блестли жесткимъ блескомъ, голосъ ея звучалъ жестоко и рзко:
– Доброй ночи!
И она повернулась къ нему спиной и бросилась бжать. Агирре послдовалъ за ней, на разстояніи нсколькихъ шаговъ.
– Такъ ты уходишь!- воскликнулъ онъ. Такъ! И мы больше не увидимся! Разв возможно, чтобы такъ кончилась любовь, которая была для насъ цлой жизнью?
Въ протестантской церкви замеръ гимнъ. Умолкъ колоколъ католическаго собора. Военная музыка затихла гд-то далеко въ город. Гнетущее безмолвіе окутало влюбленныхъ. Агирре казалось, что міръ опустлъ, что свтъ погасъ навсегда, и что среди хаоса и вчнаго молчанія жили только онъ и она.
– Дай мн по крайней мр руку! Мн хочется въ послдній разъ почувствовать ее въ своей! He хочешь?
Она, казалось, колебалась, потомъ протянула ему правую руку, такую безчувственную и холодную!…
– Прощай, Луисъ!- сказала она коротко, отводя глаза, чтобы не видть его.
Она продолжала однако говорить. Она почувствовала потребность утшить его, какъ вс женщины въ минуту великаго горя. Пусть онъ не отчаивается. Жизнь ждетъ его съ ея сладкими надеждами. Онъ увидитъ свтъ. Онъ еще молодъ.
Агирре говорилъ сквозь зубы, обращаясь къ самому себ, какъ безумный. Молодъ! Какъ будто для горя существуютъ возрасты. Недлю тому назадъ ему было тридцать лтъ! Теперь онъ чувствуетъ себя старымъ, какъ міръ.
Луна сдлала усиліе, чтобы освободиться отъ него, боясь, что прощаніе затянется, боясь за себя, неувренная въ своей стойкости.
– Прощай! Прощай!
На этотъ разъ она уходила безповоротно и, не въ силахъ послдовать за ней, онъ позволилъ ей уйти.
Агирре провелъ ночь безъ сна, сидя на краю постели, пристальнымъ тупымъ взоромъ разглядывая рисунокъ обоевъ на стнахъ комнаты. И это могло случиться! И онъ позволилъ ей уйти навсегда, какъ слабый ребенокъ. Нсколько разъ онъ съ удивленіемъ замчалъ, что говоритъ вслухъ:
– Нтъ. Это невозможно. Этого не будетъ!
Свча потухла и Агирре продолжалъ въ темнот свой монологъ, не сознавая, что говоритъ, "He будетъ этого! He будетъ этого!" – бормоталъ онъ ршительно. Но ярость смнялась упадкомъ духа, и онъ спрашивалъ себя, что можетъ сдлать онъ, чтобы выйти изъ этого мучительнаго состоянія. Ровно ничего.
Несчастье его непоправимо. Они возобновятъ свой жизненный путь, идя каждый своей дорогой! Завтра они поднимутъ паруса, чтобы направиться къ противоположнымъ странамъ и у каждаго изъ нихъ останется только воспоминаніе о другомъ. А подъ разъдающимъ прикосновеніемъ времени это воспоминанье будетъ все слабть, тускнть и разсиваться. И это конецъ сильной любви, страсти, способной заполнить цлую жизнь. И земля не содрогнется, ничто не шевельнется,- міру скорбь ихъ останется неизвстной, какъ несчастіе, постигшее пару муравьевъ! О жалкая доля!
