Кин не дотянул до Большого города трех дней – просто на одно утро не проснулся…
Кира была безутешна. Она убивалась намного сильнее матери. Скорбела глубже любого из братьев или отца, который в этот момент вообще казался ей бесчувственным истуканом. С Кином умерла ее душа – все детство и тепло родного дома – именно в тот момент, когда она дотронулась до холодного бледного и уже чужого лица…
Брата похоронили в лесу. Недалеко от дороги, по которой двигался обоз. Молча копали чужую землю. Молча опускали завернутое в холстину тело, отдавая его навсегда стылой жиже…
Отрешенность и пустота. Даже горечь утраты растворились в них.
Все родное и светлое оставалось теперь позади – впереди были страх и неизвестность…
Кошмар скитаний и утраты довершил их приезд в город. В нем происходило почти то же, что и в их собственной деревне, с тем лишь различием, что с обозами собирались идти только женщины и дети, а мужчины толпились у княжеского детинца. Мужики мрачно и молчаливо толкались во внутреннем дворе. А в тереме шло воинское вече: судили о том, когда же подойдет подмога с соседних княжеств – вестники были отправлены три дня назад… Никто и не собирался выдвигаться такой малой ратью против воинов Данерата. Слишком страшен был опыт первых князей, не смирившихся с воинственными иноземцами, вышедшими на рать навстречу незваным гостям…
Княжьи люди кормили пришлых горячей похлебкой, из больших котлов, расставленных у ворот; выдавали по куску черного уже почерствевшего хлеба – единственная возможная помощь…
Отец остался в княжеском ополчении, а Кира с матерью и тремя младшими братьями отправились с общим обозом на своей телеге, ставшей им домом на колесах.
Расставаясь с отцом и двумя старшими братьями не испытывала ничего, как будто с совсем чужими людьми прощалась – попыталась вспомнить что-то хорошее, связанное с ними, чтоб хоть как-то себя разбудить, да так ничего и не вспомнила. Разве что, Вит – второй оп старшинству – с ярмарки как-то бусы ей привез… Только Кира не носила украшений – с детства не любила наряжаться в ленточки да бубенчики, и юбку на портки все время сменяла, лишь только за деревню выходили…
Путь вновь тянулся в неизвестность, которая даже и не напрягала, а была безразлична – все чувства, как будто замерзли вместе с озерами и реками, за три дня одевшимися в ледяные брони, словно тоже приготовились к битве с враждебными иноземцами.
В душевном оцепенении, она продолжала повседневные дела…
