Через четыре года после первого посещения Израиля внук пригласил меня на "бар-мицву", на свое совершеннолетие. Конечно, это абсурд – совершеннолетие в тринадцать лет, хотя, как я уже заметил, дети в Израиле быстро созревают интеллектуально и даже приобретают самостоятельность, как мне кажется, быстрее необходимою. Не могу сказать, что так же быстро они приобретают знания. Но речь не об этом. Поскольку "бар-мицва" – акт религиозный, я не был в восторге от этой идеи. Кроме того, к тому времени рухнула система, и я из человека вполне состоятельного превратился, можно сказать, в нищего.
Я почувствовал себя униженным, получив билет на полет в оба конца. Пилюля была подслащена внуком, написавшим, что билет куплен на его деньги. Но откуда у него такие деньги в тринадцать лет? Мне оставалось только сделать вид, что я поверил. Уж очень настойчиво звал меня внук на это торжество. Сын и невестка встретили меня сердечно. О внуке и говорить нечего. Как он вырос и изменился! Действительно, зрелый мужчина. Даже пушок пробился на верхней губе.
Вместе с сыном я поехал осмотреть ресторан, в котором должна была состояться "бар-мицва". Вернее, не ресторан, а специальный зал для всяких торжеств. Вы-то привыкли к таким залам. А меня эта роскошь просто ошеломила. Тем более, я представил себе, как среди этого великолепия будет выглядеть мой внук. Для меня все это было весьма необычным. Я ведь никогда не видел "бар-мицвы".
Утром в день торжества мы поехали к Стене плача, как вы ее называете, к Западной стене разрушенного Храма. В прошлый приезд я избегал всего, что связано с религиозными предрассудками. Так что здесь я был впервые.
Не могу объяснить вам причины, но, когда мы по лестнице спустились на площадь перед Стеной, какая-то непонятная торжественность вселились в меня, хотя ничего из ряда вон выходящего я здесь не увидел. Вы ведь согласитесь со мной, что площадь со Стеной плача не является шедевром архитектуры. А сама Стена для меня ничем не отличалась, от стены, скажем, Кремля или Петропавловской крепости. Поэтому я был даже как-то смущен охватившим меня чувством.
Не посчитайте меня старым упрямцем, но, верный своему мировоззрению, я изо всех сил сопротивлялся этому непонятному состоянию, чуждому моему воспитанию, моему образу жизни и вообще всему моему существу.
И надо же, именно в этот момент внук спросил меня, приготовил ли я записку. "Какую записку?" – спросил я. "Записку с просьбой к Всевышнему, которую всовывают в щель между камнями Стены.. Возможно, под влиянием внутреннего сопротивления неожиданному и непонятному ощущению, появившемуся у меня при виде Стены, я ответил внуку, вероятно, несколько более высокомерно, чем следовало бы: мол, я никогда ни у кого ничего не просил, тем более у какого-то несуществующего Всевышнего. Сын и внук ничего не сказали, но в их молчании я услышал явное неодобрение.
