«Уругваем» мы забиваем «Нагасаки».
Под нашим напором их шеренга в промокших сарафанах, скособочась, уступает нам дорогу, и, вбивая подошвы в песок, перемешанный с хвоей, мы вырываемся на гребень первыми… Топай, путник, осторожно:
Нас подслушивает лес.
Умереть всегда возможно,
Если в джунгли ты залез.
Внизу белеет зацветающее картофельное поле, справа сосняк, слева тянутся елочки, которые нам по плечо, и все это не джунгли, а вполне безопасная природа Европейской части СССР, но все же возникает чувство, будто и вправду что-то угрожает. Нас поймают папуасы!
Будут жарить над костром!
Будут кушать наше мясо!
И закусывать ребром!
Обеими руками я берусь за волосы травы, снимаю тяжелый скальп. Дно оголяется, там маленькая паника. Я вонзаю лезвие лопаты. С лесной землей работать одно наслаждение, и я углубляюсь по колено, когда над бруствером вдруг тучей возникает Фишин. Он весь лоснится и в паутинках от кругаля через чащобу. В глазах испуг:
– Что ты тут делаешь?
– А ты?
– Спать не дают…
Я разрубаю корешки.
– Клад ищешь?
Я продолжаю копать. Из выброса он достает комочек.
– Смотри-ка! Пуля…
Протягиваю руку, расчищаю большим пальцем.
– Не пуля – гильза.
– Немецкая?
Капсюль стреляный, вокруг маркировка, которую разделяют крохотные звездочки: «Т 38».
– Наша.
– Как ты определил?
– На капсюль посмотри…
– Что значит «Т»?
– «Т» значит «Тула». Тульский оружейный.
– Откуда ты знаешь?
Врезавшись, лопата соскользывает. Потом выворачивает череп, который скалится зубами – грязными, но целыми. Фишин за спиной ахает. Земля высыпается оттуда, где было серое вещество с извилинами, которые тоже соображали что-то, а сейчас только бессмысленная пустота с зиянием – от глаз, от носа и от пуль. Я засыпаю череп, яму, накладываю дерн. Забрасываю ветками. Вылезаю, и, воткнув лопату, ставлю ногу на железный отворот.
Фишин вздыхает:
– А человек ведь был… Наш, думаешь?
– Вряд ли.
– Фашист?!
Истерический вскрик и плевок с недолетом. Сидя на корточках, он смотрит в ров и обвисает под своей футболкой всей тяжестью жировых отложений.
Я отворачиваюсь. Лагерь внизу, как на ладони. Ни души. Домик директора с медпунктом. Столовая. Плац с клумбой и флагштоком. Справа вдоль леса домики палат - странное, между прочим, слово, больше уместное в больницах или в русских сказках. Поле с воротами, в которых его лупят почем зря мячом. За скамейками для зрителей луг поднимается к арке с красным пятнышком, а дальше вид возникает уже только на горизонте – сиянием Заславского водохранилища, которое все тут называют «морем», поскольку настоящему не видели. За этим сиянием есть станция электрички под названием «Гонолес», которое ребята перекрестили в «Говнолес». Прошлым летом в лагере военного округа впервые я там ушел под землю…
