Две ноги ударили в дверь одновременно, вызывая металлический грохот в коридоре, а уж в комнате без окон этот грохот должен быть еще более сильным.
– Я бы на их месте уже проснулся, – сказал Сохно после первого удара и перед тем, как «альфовцы» отступили и ударили снова.
Дверь и второй удар выдержала. Но перед третьим с обратной стороны раздались спаренные автоматные очереди. Однако металл был толстым, и хотя звон стоял оглушительный, пули пробить дверь не могли.
Третий удар все же состоялся, но тоже не принес результата.
– Бесполезно, – сказал майор Султанов и дал рукой знак, отменяющий подготовку к четвертому удару.
Очереди из комнаты прекратились. Должно быть, звон в ушах заставил боевиков отнестись к себе более бережно.
Сохно на правах первооткрывателя приблизился к двери вплотную.
– Как себя чувствуете, парни?
В ответ прозвучала короткая, в два патрона, очередь.
– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я плохо понимаю, – сказал Сохно.
Металлический скрежет двери показал, что изнутри поправили подпирающую трубу. Значит, выходить не собираются. Следовательно, надо искать варианты...
Юрке Шкурнику приснилось, что ему надели на голову жестяное ведро и кувалдой по ведру ударили. От такого удара проснулся он сразу и в панике, обычно ему не свойственной. Ошарашенно огляделся, все еще слыша звон в ушах. Беслан сидел рядом с зажженным фонарем, положенным на вещмешок, уперев руки в пол, и так глаза таращил, словно они у него вылезти из глазниц намеревались, и Беслану стоило больших усилий удержать их на месте.
Но оба не сразу поняли, что бьют с обратной стороны в дверь. Просто проснулись от испуга и от звона в ушах, ничего не понимая и не зная, что делать. И только после второго удара все встало на свои места.
– Накрыли, – мрачно и отчаянно, с болью прохрипел Шкурник.
Он не боялся погибнуть. Жизнь его была такой, что погибнуть он мог бы уже множество раз, хотя всегда умудрялся выбраться из самой тяжелой ситуации. Сейчас сам себя необдуманно загнал в действительно безвыходную, но страха не испытал. Испытал только горькую, невыносимо тоскливую обиду за то, что у него в вещмешке лежат сто тысяч баксов, а он не успел еще ни одной бумажки из этой суммы потратить. Жалко было деньги и противно было думать, что они кому-то другому достанутся. Невыносимо было так думать. И от того обида вызывала злую, неукротимую ярость.
– Не хочу... – будто бы даже на командира огрызнулся Беслан, но поднятый автомат, как и сам Табиб, направил в сторону двери.
