Пепельный платок заколебался, мелькнул черный глаз.
Горбунья булькала под серым платком, как закипавший чайник.
– Ответ дан.
– Но я опять ничего не понял.
– А разве вам обещали что-то такое?
Пацан сказал, пацан ответил. Доктор благожелательно развел руки. Хотите ясности, записывайтесь на прием в офис. Сябра, рэспект ды павага табе! За дополнительную плату.
В зале зашумели.
Горбунья испуганно прикрылась платком.
Николай Михайлович наклонился сзади, шепнул:
«Тебя электрик нашел?»
«Он что, опять приходил?»
«Опять приходил. И девка снова звонила».
На этот раз я обернулся:
«Какая девка?»
«Откуда я знаю? Сказала, вам надо встретиться».
«Ли́са? – изумился я. – Она опять звонила? Когда?»
«Да полчаса назад. Я как раз поднимался в библиотеку».
Ли́са? Но ее сбила машина. Как она могла звонить? Правда, она исчезла из машины скорой помощи. Что за бред?
Последний атлант не унимался:
«Я подсказал ей, что ночью ты будешь в „Кобре“.
«Сегодня я не собирался туда».
«Придется пойти».
«С чего это?»
«Она знает тебя».
5
Знает.
Ли́са! Меня!
Что она может знать?
Я покурил под колоннами у входа в «Кобру».
Швейцар Зосимыч – плоский, белесый, обросший зеленоватыми лишайниками по скулам и вискам, по привычке перекрестился, увидев меня, и тут же, прихрамывая, притащил пепельницу. Судя по поведению, он родился прямо в ливрее. Ходят слухи, что Зосимыч – жертва репрессий, много страдал, получает персональную премию. Но, наверное, важнее то, что он родственник хозяину «Кобры» и у него имеется казенная справка о перенесенных страданиях. Придерживая в скрюченной руке пепельницу, Зосимыч, ровесник Октябрьской революции, доверительно и льстиво подмигивал мне. «Ну, знаете этих Иванов Сергеичев, – уважительно оглядываясь и подмигивая доверительно, шепнул он. – Они с вами не раз угощались. Точно-с говорю, никакой у них белой горячки, врут-с. Просто шептались с тапочками, ну, брали их в постель. – Зосимыч подмигнул совсем доверительно. – А так ничего особенного».
Я сунул Зосимычу мелкую купюру.
Мысли швейцара читать трудно. В мутном, как запущенный аквариум, сознании что-то плавает, но пойми – что. Гегемон – руководитель гегемонии... Гегемон – носитель гегемонии... Гегемония – преобладание, руководство... Гегемония – преобладание, руководство... И вообще я, наверное, плохой передатчик. Руль заклинен, тормоза не работают, своих корней не помню. Было, было, я верил, что однажды встречу человека, знающего меня. Но время шло, надежда таяла. Самое раннее воспоминание, живущее во мне, – металлическая кровать в ожоговом центре. Кровать особой конструкции. Я не столько лежал, сколько висел на капроновых растяжках.
