– Разговорчики! – оборвал командир и быстро пополз за Сувориным, уклоняясь от маячивших перед лицом подметок водителя.
Ползти по-пластунски пришлось действительно недалеко. Тридцатьчетверка завалилась в глубокую воронку правой гусеницей. Капитан и Эмсис проникли в машину через люк в днище, а Суворин и Чаликов стали вытаскивать погибших через люк механика. Когда они укладывали на землю второе тело, сверху на машину спикировал «Юнкерс». Ас из Люфтваффе увидел в дымных просветах советский танк и копошившихся рядом людей, чего он вытерпеть не смог.
Бомба попала в стоявший рядом немецкий танк с разбитыми катками и перебитыми гусеницами. Раздался сильный взрыв: «сработал» полупустой бензобак, затем отозвались снаряды. Из люков пыхнуло огнем.
Тем временем Ковалев сидел на командирском месте в башне тридцатьчетверки. Повернул башню чуть влево – пошла легко. В смотровом приборе Александр увидел догорающий остов немецкого танка. На толстом стволе сидела ворона. Огромная такая ворона, скорее даже ворон. Ковалев недовольно поморщился: «Откуда здесь взяться птице? Бой кругом. Совсем страх потеряла. Кыш, безмозглая!»
В тридцатьчетверке все было в полном порядке, все наготове: уложены рядком снаряды, протертые начисто: бронебойные, осколочные. Один, неизвестно какой, уже дослан в орудие. Спуск на предохранителе.
На взрыв бомбы Ковалев не обратил внимания, осваиваясь внутри машины. Он пока не знал, что механик и стрелок-радист еще не успели забраться в танк.
* * *
Суворин очнулся, лежа на спине. Витьки рядом не было. Суворин, с трудом переставляя ноги, перешагивал через мертвых, выискивая Чаликова. Витька нашелся быстро, под наваленными сверху телами – бинт на шее и светлые пижонские волосы были отличной приметой. Стрелок лежал лицом вниз, широко раскинув руки, будто стремясь удержать земной шар на правильной орбите. В руках были зажаты горсти земли с жухлой травой.
– Держись, Витя! Сейчас поползем.
Упираясь изо всех сил, механик потащил за собой товарища, вцепившись в воротник комбинезона обеими руками. Ноги и руки Витьки слабо шевелились, как будто он помогал другу. Скорее всего, движения были бессознательными, но иллюзия соучастия товарища придавала Суворину сил. Уходить надо было немедленно. Танкисты – совсем как улитки или устрицы – чувствовали себя спокойно только внутри своих бронированных ракушек, и Суворин не был исключением из этого правила.
А еще Суворин знал, что если он остановится хоть на секунду, Чаликова с места больше не сдвинет.
