— Понятно. Что же, и мы спросим, — непринужденно заметил Владимир, искоса на меня глянув.
— Это как вам будет угодно. — Пересветов вновь погрузился в сомнамбулическое состояние. Даже тело его словно бы расплылось — казалось, вот-вот оно поползет со стула, как опара из кадки.
— Скажите мне, Евгений Александрович, — спросил Владимир после небольшой паузы, — а все-таки: на каком основании следователь решил, что Елена Николаевна замешана в этом преступлении? Может быть, обнаружились улики? Или он усмотрел какие-либо мотивы? Говорил он вам что-нибудь подобное или нет? А то, может быть, сама Елена Николаевна — извините, это лишь предположение — обмолвилась о чем-то, что вам показалось ненужным сообщать следователю?
Пересветов опять уставил на Владимира пустой, как опорожненный графин, ничего не выражающий взгляд.
— Видите ли, — сказал он негромко. — Как я уже говорил, накануне этого ужасного происшествия мы с Еленой повздорили…
— Да, я уже слышал, — нетерпеливо перебил его Владимир.
— Дело в том, — все тем же негромким голосом продолжил Евгений Александрович, — что, боюсь, у господина Марченко появилась странная теория. Она основывается… м-м… на некотором внешнем сходстве между мною и убитым. Действительно, мы были одного роста. И цвет волос схожий, да, схожий… Словом, господин судебный следователь полагает, что Елена хотела убить меня.
При этих словах мы оцепенели.
Евгений Александрович поднял голову и поочередно окинул нас тяжелым взглядом. Очень неприятно улыбнулся — так, что улыбка его обернулась скорее оскалом.
— Дзень, и сломалась! — выпалил он. А потом обычным скучным голосом повторил: — Да-да, Николай Афанасьевич. Меня.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой я знакомлюсь с отставным полицейским
Выйдя от Пересветова, мы довольно долго шли молча по Саратовской улице. Пересекли Заводскую. Наконец я не выдержал и остановился.
— Володя! — воскликнул я. — Долго ли вы будете томить меня? Что за бумагу вы нашли в портрете Чернышевского? Я же видел, что вы удивились, а потом очень быстро ее спрятали. Скажите, это прокламация? Можете смело говорить мне, я выдержу. Прокламация, да? Воззвание к социальному перевороту? Страница из какой-нибудь запрещенной книги?
Некоторое время Владимир шел молча. Я совсем уж расстроился — значит, угадал. Но тут он резко остановился и повернулся ко мне. Похоже, занятый своими мыслями, он не сразу вник в смысл моего вопроса.
Я тоже остановился. Лицо моего спутника обрело гневно-возмущенное выражение. И уже это принесло мне несказанное облегчение — до того еще, как он заговорил.
