Пусть сильные, пусть знаменитые, Но все обречены народы, Где именуются элитою Разбогатевшие уроды.
Вы не былого порождение На это вы ссылаться бросьте. Я изъявляю вам почтение, Ведь вы - из будущего гости: Того, где тлен и запустение И человеческие кости.
2000
Андрей Добрынин
Я удивлялся на предгорных Кавказских минеральных водах, Как много женщин беспризорных Туда слетается на отдых.
Они шалеют от свободы И полового интереса, Но я плевал на их подходы, Мне не нужна была метресса.
Их благосклонности приметы Меня ничуть не волновали Меня курортницы за это Непробиваемым прозвали.
Меня под столиком в столовой Толкали как бы по ошибке, Но вмиг стирал мой взгляд свинцовый С их лиц лукавые улыбки.
Господь прислушивался с гневом, Как от обиды плачут дамы, Ведь он установил, что Евам Всегда покорствуют Адамы.
И умер я - и возродился В броню заклепанным трамваем, И очень скоро убедился, Что я и впрямь непробиваем.
Теперь не мог я к женским ласкам При всем желании склониться, А только с дребезгом и лязгом По воле Господа катиться.
Пусть улицы столицы были Забиты, как всегда по будням, Пусть впереди автомобили Копились многоцветным студнем
Сидело горнее веленье В железной черепной коробке: Держал я к центру направленье, Проламываясь через пробки.
Менты мне ставили помехи Как будто мертвому припарки, А я со смаком, как орехи, Крушил крутые иномарки.
Андрей Добрынин
И я навел стальное жало На то высокое строенье, Где власть сидела и решала, Как дальше грабить населенье.
Заговорили часто-часто Все хоботки стального зверя. Раздался грохот, и начальство, Вопя, взлетело к стратосфере.
Проснулся я в своей квартире, Скатившись в ужасе с перины, И осознал, что в этом мире Есть две дороги для мужчины.
Ты должен или стать сегодня Усладой женщинам и девам, Иль завтра - молотом Господним, Господним воплощенным гневом.
2000
Андрей Добрынин
Когда я еду на машине И сдуру встану в левый ряд, То вскоре с ужасом замечу Огни, что за спиной горят.
То джип, усадистый, как жаба, Свирепый, словно носорог, Меня мгновенно настигает И с полосы сгоняет вбок.
Он истерически сигналит, Помеху жалкую гоня, И я покорно уступаю Напору стали и огня.
Когда бы даже Ломоносов Стал в левом двигаться ряду, Его бы вмиг оттоль согнали И оплевали на ходу.
Когда б Толстой иль Достоевский Тот ряд решились бы занять, То джипы их по всей дороге, Как зайцев, стали бы гонять.
Ни Менделеев, ни Курчатов Не вправе ездить в том ряду Их тут же сгонят и покажут Им средний палец, как елду.
