— Ну вот, я кончил. Теперь я знаю, сколько в бутылке денег.
В его словах была такая торжественная, глубокая вера, что в них нельзя было усомниться.
— Давай-давай, сынок, наворачивай! — подхватил Хаммураби, сидевший в аптеке. — Не можешь ты этого знать. И зря задуриваешь себе голову — ведь будешь потом убиваться.
— Да что вы меня все учите, мистер Хаммураби? Я и сам знаю, что к чему. Вот одна женщина в Луизиане — так она мне сказала…
— Слышал, слышал. Но пора об этом забыть. На твоем месте я пошел бы домой, больше сюда не ходил и постарался б забыть об этой проклятой бутыли.
— Мой брат нынче вечером играет на свадьбе в Чероки-сити, он мне даст четвертак, — сказал Ноготок упрямо. — Завтра я попытаю счастья.
Назавтра я даже разволновался, когда Ноготок и Мидди явились в аптеку. У него и в самом деле был четвертак — для пущей верности он завязал его в уголок красного носового платка. Держась за руки, они с Мидди ходили вдоль застекленных шкафчиков и шепотом советовались, что им купить. В конце концов они выбрали крошечный, с наперсток величиной, флакончик цветочного одеколона. Мидди тут же открыла его и полила себе голову.
— Ой, до чего ж дух приятный!.. Пречистая дева, я сроду такого не слышала. Ноготок, милый, дай-ка я тебе волосы сбрызну.
Но Ноготок не дался.
Пока мистер Маршалл доставал гроссбух, куда он записывал все ответы, Ноготок подошел к стойке и, обхватив бутыль с серебром, стал нежно ее поглаживать. От волнения у него блестели глаза, пылали щеки. Все, кто был в это время в аптеке, столпились вокруг. Мидди стояла поодаль, почесывая ногу, и нюхала одеколон. Хаммураби не было.
Мистер Маршалл послюнявил кончик карандаша и улыбнулся.
— Ну, давай, сынок. Так сколько там?
Ноготок набрал побольше воздуху.
— Семьдесят семь долларов тридцать пять центов, — выпалил он.
В том, что он не округлил цифру, уже было что-то необычное: другие непременно называли круглую сумму. Мистер Маршалл торжественным голосом повторил ответ и записал его в книгу.
— А когда мне скажут, выиграл я или нет?
— В сочельник.
— Стало быть, завтра, да?
— Стало быть, завтра, — как ни в чем не бывало ответил мистер Маршалл. — Приходи к четырем часам.
За ночь ртуть в градуснике опустилась еще ниже, а перед рассветом вдруг хлынул по-летнему быстрый ливень, и назавтра обледеневший город так и сверкал в солнечных лучах, напоминая северный пейзаж с открытки: на деревьях поблескивали белые сосульки, мороз разрисовал все окна цветами. Мистер Джадкинс поднялся спозаранку и неизвестно зачем топал по улицам и звонил в колокольчик, то и дело прикладываясь к бутылке виски, засунутой в задний карман брюк. День был безветренный, и дым из труб лениво полз наверх, прямо в тихое замерзшее небо. Часам к десяти хор в пресвитерианской церкви уже гремел вовсю и городские ребятишки, напялив страшные маски, совсем как в День всех святых,
