Сей несчастный, явно европейского происхождения, был уже отлично натаскан. Под зловещим взглядом янычара он поведал свою повесть незнакомцу.
— Я рыбачил, — проговорил он на скверно заученном и ломаном турецком языке, — у Мальты, где я живу.
— Жил, — поправил его Энвер-паша. — Забыл прошедшее время.
— Жил. И тут человек — то, что осталось от него, — поднялся из моря передо мной и встал, как на твердой земле или словно Христос на Галилейском море.
Ученый, любовь которого к Риму и Греции укоренила в нем страх перед христианством и его божественным Основателем и устойчивое неприятие того и другого, скривился, услышав сравнение. Девица-черкешенка, соскучившись, зевнула и решила соснуть.
— А потом он сказал мне, куда идти, что сообщить и кому. Он обещал мне великие сокровища, если я послушаюсь, и пригрозил проклятием. И вот я здесь.
— И теперь уйдешь отсюда! — усмехнулся Энвер-паша, прислушивавшийся к речи рыбака, и жестом пухлой руки велел выдворить его из зала. Венецианец, — серьезным тоном обратился паша к ученому, — не забыл свое дело и по ту сторону могилы. Он был у нас среди лучших.
— Быть может, и все еще остается… — предположил ученый.
— Нет, — небрежно ответил Энвер-паша, — море и его обитатели творят самые ужасные вещи с безжизненной плотью. Никакое волшебство не может навеки предотвратить распад.
— Да, это так! — согласился ученый, весьма хорошо знакомый с разложением плоти.
— Конечно, — расцвел бело-золотой улыбкой Энвер-паша. — Как же иначе? Вы должны знать, что «Hermeticum» учит умению вдохнуть божественную эссенцию в статую…
— Знаю, — уверенным тоном подтвердил ученый. — Так мы сохраним языческий пантеон для грядущих дней.
— Именно так. Но венецианец имел доступ к более глубоким учениям, позволяющим дольше приковать летучую душу к ее плотской тюрьме.
— Я и не знал этого! — ахнул ученый, забыв на короткое мгновение о важности — таково было его изумление.
— Поскольку ваша роль, брат, невелика, в наших советах, — нанес паша жестокую рану, — мы решили не просвещать вас до нужного времени. Рыбаку было ведено сказать мне лишь два слова: капитан Солово.
— И вы не хотите, чтобы я вытряхнул эту… песчинку из наших сандалий? — спросил ученый, чей внутренний мир в какой-то миг буквально перевернулся.
— Нет, — возразил паша, ласково поглаживая прикрытый тонкой тканью задок гурии,[20] распростершейся возле него. — Я хочу, чтобы вы отыскали его.
— Могу ли я спросить: почему?
Паша кивнул, перемещая ладонь в более интимное место.
