– Ты откуда знаешь? – выпучил глаза Боррас.
– Знаю, – отрезала Флана. – Вельсгундца Гураном зовут?
– Да…
– Где он теперь?
– В Аксамале остался. Мы же поменялись одеждой. Он теперь – я, а я – он…
– Ясно! Собирайся! – Флана вскочила на ноги, проваливаясь в сено по колени. – Теперь мне еще нужнее в столицу!
Если парень и поразился, то постарался сохранить невозмутимое выражение лица. А если сказать честно, он уже устал за сегодняшнее утро удивляться. Еще больше ему надоело выглядеть дурачком в глазах взбалмошной девицы. Такой загадочной и такой красивой…
Он спрыгнул со скирды и, отряхиваясь на ходу от сухих травинок, побежал седлать коней. Надо так надо. По дороге разберемся с причиной.
Услыхав громкий свист, Кулак натянул поводья коня и поднял правую руку.
– Тише!
Кир привычно схватился за меч, заметив краем глаза, что студент, трясущийся в седле, как мешок с дерьмом, вкладывает болт в желобок взведенного арбалета. Ты гляди! Хоть чему-то выучился.
Прочие наемники, уцелевшие после штурма замка ландграфа Медренского, придержали коней, взялись за оружие. Их осталось мало. Меньше десятка. Почти каждый был ранен.
Кулак отделался довольно легко. Глубокий порез на плече – корд графского охранника соскользнул с железной руки кондотьера. Да! Именно с железной руки! Догадка, осенившая Кирсьена в подземелье, оказалась верной. Мудрец позже объяснил новичку, что седобородый предводитель банды лишился десницы давно, еще во время войны в горах Тумана. Больших подробностей Кир не дождался. Что ж, и на том спасибо…
Сам Мудрец с трудом ворочал шеей. Это ему досталось не в бою, а когда Кир, ощутив власть над стихией воды, разбивал запоры их затапливаемой темницы и вытаскивал товарищей наверх. В пылу схватки верзила даже не заметил ущерба, но теперь любое движение головы отзывалось острой болью. Мудрец кряхтел, бурчал что-то под нос о колдунах, которые предела своей силушки не знают, но не сердился. Он вообще старался принимать жизнь, как она есть, без жалоб и возмущений.
Коморнику банды, Почечую, в драке выбили три передних зуба, от чего старик очень страдал. «Энто же надо… энтого… – сокрушался он. – До шедой бороды… энтого… дожить с жубами, и чтоб вот так… И не по пьяне… энтого… а в чештном бою!»
Пустельга изредка трогала пальцем порез на щеке. Шальной болт рванул.
Белый, единственный дроу в отряде, баюкал левую руку. Хорошо, конечно, что левую, но из лука все равно не постреляешь, а ведь это любимое оружие остроухих.
