Он не договорил: раздался треск, окно на секунду что-то заслонило, и вот, пробив стекло, в комнату влетел неизвестный человек. Лохматый, босой, с разбитым носом, с исцарапанными руками и ногами, он брякнулся на ковер прямо к ногам остолбеневшего дядюшки. Придя в себя, незнакомец сел, подпер руками побитый крестец, и его небритая физиономия растянулась в недоуменную ухмылку.
Дядя пулей вылетел из кресла-качалки, в котором сидел.
— Как ты смеешь!.. — оправившись от испуга, гаркнул он на пришельца.
— Прощения просим, вашбродь, — пробормотал бродяга. Подхватило-то меня в аккурат у того круглого камушка, что с кометы свалился… И уцепиться-то не за что, гладкий ведь, как милость господня… А ураган меня — за шиворот, да и швырь сюда, вот я и ворвался без стука…
— А что ты делал у камня? — взъелся на него дядя. — Не видел, что ли, дощечку при дороге, что вход строго-настрого запрещен?
— Видел, да не прочел, вашбродь. Не то чтобы я не умел читать — я гимназию до последнего класса прошел, — лаудо, лайдачим, лайдак. Да у меня из-под носа дощечку-то ветром фук! Я подумал — град сейчас пойдет, ну и побежал под яйцо притулиться, а из него льет, как из дырявой бочки!
— Что-о? — ахнул дядя. — Как это льет? Может, это дождевая вода стекает?…
— Какая там дождевая вода — прямо из камня и бьет, родником! А я со своей суковатой палкой — вроде святого Авраама в пустыне, когда тот прутиком по скале ударил…
— Льет! — взревел дядя, хватаясь за голову. — Из яйца льет, не врешь?
— Чего мне врать? Я напиться хотел, а тут меня ураган подхватил, да так рьяно, что тебе полицейский…
— Подъем! — закричал дядя, мечась от стены к стене. Заткнуть яйцо! Управляющий! Беги за ним, — это адресовалось мне, — а химик и Лойза пусть будут наготове! Тащите бочки, чаны, бездельники, не то все вытечет! Да побыстрее!
Я взглянул в окно на желтую чумную мглу. Ливень, словно застряв в тучах, долго не решался хлынуть — только теперь небо будто прорвало. Это уже не были струи — это были водяные столбы, как при всемирном потопе, казалось, целый океан низринулся с неба!
— Сейчас нельзя, дядюшка, — сказал я. — Подождем немного, пусть пройдет…
— Марш! — завизжал дядя, хватая дождевик с капюшоном. Тащите бочки! Да живее! Живее! Спасайте, что можно!
Дядя, химик, управляющий и я бросились в хляби. Мы с Мамилой — в одних трусах, будто купались под водоспуском плотины, в общем-то нам было лучше, чем другим, хоть мы и волокли по грязи оцинкованный чан. Позади, то и дело хлебая воду, плыла белая, отличного экстерьера борзая по кличке Боккаччо — любимица дяди.
