Полбухарика дали.- И добавил с сожалением: – А ведь с трутом могли и больше отвалить!..
Ночная гроза До ночи больше ничего не произошло. А ночью разразилась гроза. В окошечко и под дверью почти без перерыва сверкало синим пламенем и грохотало так, что вздрагивал весь сарай, а с потолка сыпалась труха. Хоть бы молния сюда ударила, что ли. У Господа не надо просить кресало, ему оттуда видней, куда направить свой очищающий огонь. Но все рядом, рядом били молнии. Все мимо.
Я слушал, как за стеной шумит ливень, и прикидывал, где мокнет сейчас моя стража?
Неужто у дверей, как приставили, так и бдят под дождем? Я подошел к двери и спросил, кто там стоит. Мне не ответили. Я крикнул сильней, пытаясь перекричать шум дождя:
– Эй! Кто-то есть? Нет?
Если бы не ответили, я бы все-таки попытался сломать запор. Но я услышал слабый голосок:
– Никого тут нет.
– И тебя, что ли, нет?- спросил я не без издевки.
– И меня нет.
– А с кем я говорю? С привидением, что ли?
– Нет,- пропищали за дверью.- Я просто из младшей группы, заменяю… за пайку.
Понятно. Кому-то не хотелось мокнуть, вот он и нанял за кусман малька. Его жизнь, как и моя, тоже ничего не стоит. Отработает за милую душу и в бурю и в грозу.
Интересно, знает ли он, кого сторожит?
– Тебя как зовут?
– Жидок.
– Это имя или фамилия?
– Прозвище.
Дождь, приустав, сделал короткую передышку. Грохотало чуть реже.
– Но почему Жидок? Жидковат, что ли?
– Жидковат,- согласился он.- И еврей я.
– Но имя у тебя есть?
– Есть, Яков.
Мне подумалось, что вот еще один Яшка, мало мне урок. Но этот, понятно, из самых бессловесных и голодных. Еще неизвестно, кому из нас двоих хуже,- ему или мне.
– А ты других Яшек знаешь?- спросил я.
– Кто же их не знает!- помолчав, сказал он.
– Ты их боишься?
– Боюсь.
– А почему ты их боишься?
Он не ответил. Он и говорить о них боялся. Получается, я один такой придурошный, что этим Яшкам сопротивляюсь. Вот посадят на стул этого Жидка и скажут: мол, пора его на пирожки. И все, и нет никакого Жидка. Жидком больше, Жидком меньше – такая в нашей колонии арифметика. А может, и в других тоже? А может, во всем мире так, что Жидки в счет не идут?
– А тебе здесь в грозу не страшно?- спросил я.
– Страшно,- сознался он. И вдруг спросил: – А тебе?
– Мне?
– Ну да. Небось, тоже не сахар?
– А ты знаешь, с кем говоришь?- поинтересовался я.
– Все знают: ты Гуляев. И тебя завтра… – Он помедлил, подыскивая слово.- Завтра, значит, пришьют.
Вот как – все всё знают. Может, и Карабас Барабас тоже знает? А может, и сам начальник колонии?
