Я закрыл книгу и долго сидел со смятенным сердцем.
В лесу крепко и свежо пахло дубовым палым листом. В низком ветреном небе куда-то за Волгу неслись серые снеговые облака. По шоссе шли войска.
Тогда, в 41-м, я не дочитал до конца «Войну и мир». Я остановился на страницах, где князь Андрей Болконский окончил свою жизнь. «И князь Андрей умер».
И князь Андрей умер: что ж еще, о чем еще читать, зачем? Я не плакал, не жалел его. То, что я узнал о нем, было выше смерти. «Как мне жить теперь?» – думал я…
– Я вижу, ты уже прочел «Войну и мир»? – спросила меня Евдокия Андреевна.
– Да.
– Молодец. Только что-то уж очень скоро. Откровенно говоря, я не ожидала, что ты осилишь… Ну, а кто тебе понравился в романе больше всех?
Я молчал. Что-то мешало мне сказать о любви к князю Андрею.
– Пьер Безухов, да? – подсказала она, желая, очевидно, чтобы я разделил ее любовь к нему.
– Да, – легко соврал я.
И тотчас же ощутил сжигающее меня дотла чувство стыда – оттого, что князь Андрей Болконский не солгал бы никому и никогда.
В то время, как сытые, тепло одетые дипломаты катались на лыжах: наверное, в Струковском саду или за Волгой, среди древних осокорей прокладывая мягкую, искрящуюся солнцем, радующую сердце и мышцы лыжню…
Вот что рассказывала мне старая русская женщина Екатерина Кирилловна Чуйкова об одной из военных зим:
«В зиму сорок второго года я на рубежи угодила. Окопы рыть. Собрали нас: баб, девчонок, какие покрепче, парнишек – и отправили на станцию. В вагоны посадили, и поехали мы. Через Волгу, за Сызрань и еще дальше. Совсем в чужие края. Приехали. Татары там живут. По несколько человек расселили нас в ихних избах.
Татары крепко жили, чисто. Мне с подругами не повезло. Старуха древняя со снохой – хозяйки. У нас продукты с собой были, да еще казенное выдавали нам. Варить соберешься, а старуха даже ножа не даст, не то что чугуна. Мы с собой из колхоза свинину привезли.
Утром варить собрались. Только было кусок положили в котел, старуха выхватила его и на улицу кинула.
– Тьфу, шайтан, тьфу!
Что такое? Я уж потом узнала, что татары не едят свинины, как и мы, к примеру, собачатины. Пошли работать голодные. На другой раз – куда нам деваться? – хитрить пришлось. Кто-нибудь из девчонок зовет старуху, будто по делу срочному, а вторая в этот момент и сунет кусок свинины в котел. И караулит над ним, будто клушка.
Я не сужу старуху-татарку. У нее своя вера, строгая. Ее чтить надо, веру-то. Иначе какой же смысл? А сноха добрая была, молодая и уже по-другому воспитана. Защищала нас. Мы не понимаем, чего они по-своему лопочут, но чувствуем – о нас речь идет. Как сноха вышла на работу из избы, старуха опять за свое. Мы есть хотим, а нам и варить не в чем. Идем на работу голодные. Зима. В руках целый день кирка да лопата. Земля каменная. И возвращаться нам некуда.
