- Почему не спросили, капитан, с какой целью он хранил досье на добропорядочных граждан?
Шелунцов растерялся. Немцов переадресовал вопрос мне:
- Итак, с какой целью?
- Это допрос?
- Можете не отвечать. Сейчас. Но все равно вас спросят об этом не один раз - возможно, в суде или в каком другом месте.
- Договаривайте.
- Еще успею. С какой же целью?
- Это наша работа. Близились выборы, и очень не хотелось, чтобы бан-дюганы вошли во власть.
- Они такие же граждане, как мы с вами. Имеют право избирать и быть избранными.
- Кто? Криминальные авторитеты? Поздравляю вас, господин подполковник.
Он побледнел. Один глаз устроил пляску, другой стал пустым, как у мертвеца. Показалось, что вот-вот Немцов упадет и забьется в припадке, но он сдержался:
- А советник губернатора почему в этой компании?
- Это вы у него спросите.
- Нет, с вами невозможно говорить по-человечески. Короче, мы показали ваше досье всем этим людям. У меня пока все. До скорого.
Он вышел. И что удивительно - даже дверью не хлопнул, пожалел, наверное, пузырящуюся известку на стенах. Следователь, не поднимая глаз, сказал:
- Вот, называется, и поговорили. Зачем вы так? Такой солидный человек, а ведете себя, как Бухавец. Мы здесь все в толк взять не можем, зачем вам этот спившийся мент?
- Боюсь, так и не поймете.
- Да бросьте! Его из милиции выгнали, жена его бросила, а вы… Защищаете, себя губите. Не стоит он этого. Такая уважаемая газета - у меня родители ее всю жизнь выписывают, а связались с этим Бухавцом. Жалко! Давайте ваш пропуск, я сам вас провожу до выхода.
Мы снова шли извилистыми коридорами. На одном из поворотов, в глубине аппендикса, я заметил знакомую сутулую спину. Ошибиться я не мог: ко мне спиной стоял, оживленно беседуя с двумя людьми в штатском, не кто иной, как секретарь областной журналистской организации Николай
Степанович Полозьев. "Тоже таскают беднягу", - пожалел я его. Но тут же меня оглушила догадка: "Господи, вот почему Союз журналистов до сих пор не выступил с заявлением по поводу произвола над нашей газетой!"
- Нельзя ли побыстрей, сынок? - попросил я следователя. Он посмотрел на меня, как на больного.
- Что же с нами происходит? - сказал я ему. - Куда, брат, катимся? Вышел на улицу. Элегические пушкинские снежинки тихо кружились и
нежно таяли, попав на губы и ресницы. Захотелось напиться. Провалиться, забыться - пропади все пропадом! Ну а дальше что? Давным-давно это все мы уже проходили - от себя не сбежишь. Нет, не дождутся! А посему съез-жу-ка я лучше к маме.
